Как перевоспитать герцога

Если только сгусток огня способен чувствовать. А она чувствовала, с какой трепетной нежностью он касался ее языком. Так, словно она была редким сокровищем. Он крепко держал ее за талию, словно боялся, что она убежит. Глупышка герцог!

Тепло его рук просачивалось сквозь ткань ее платья, ласкало тело. И Лили вздрагивала под этой лаской.

Так что, если бы ее сейчас спросили о том, нравится ли ей целоваться, она бы однозначно сказала «да». Потому что ей очень и очень нравилось то, что происходило с ней сейчас, нравилось даже больше, чем новые наряды, чем пить бренди с Герцогом Сердцеедом, чем смотреть, как сокращаются мышцы его горла, чем любоваться узкой полоской его груди, проглядывавшей в вырезе рубашки.

Лили опустила руки ему на плечи, провела ладонями сверху вниз по спине, чувствуя, как сокращаются мышцы под пальцами, пока он так увлеченно исследует глубины ее рта языком. Она поймала себя на том, что хочет сорвать с него рубашку, чтобы увидеть то, к чему прикасается. С другой стороны, решившись на это, она будет вынуждена отвлечься от своих ощущений, а этого ей совсем не хотелось.

Особенно учитывая, что ощущения были настолько приятными.

Однако люди так устроены, что им надо дышать, чтобы жить, и потому ему все же пришлось оторваться от ее губ. Задыхаясь, он прижался лбом к ее лбу. Ладони его по-прежнему обхватывали ее талию, но большие пальцы поглаживали ее чуть выше, в районе ребер. Лили ужасно хотелось почувствовать его ладони еще выше. Она и не догадывалась, насколько чувствительна эта область ее тела. Она оставила попытки систематизировать те новые знания, что получала о нем; как видно, она и себя-то плохо знала. К примеру, она не знала, что может таять, как тает свечка, в жарком кольце его рук, и что таять совсем не страшно и очень, очень приятно, несмотря на то что судьба растаявшей свечи, как известно, печальна.

Она многого не знала о себе. Но обо всем этом она сможет подумать тогда, когда рассеется туман в голове. А пока он ее целует, она не может и не хочет думать. И кстати, туман в голове, оказывается, тоже бывает приятным.

– Почему? – спросила Лили через несколько мгновений.

Он засмеялся, и она почувствовала, как его смех волной прокатился по ее телу, заставляя вибрировать на высоких радостных нотах каждую струну ее души. Она не знала, что может стать музыкой.

Внезапно ей захотелось сделать так, чтобы смех его никогда не умолкал.

Чтобы музыка в ее душе звучала вечно.

– Я не мог перестать думать о вас весь вечер, – прошептал он ей на ухо. – И не потому, что вечер был так плох. – Лили не знала, что волнует ее сильнее: звук его голоса, тепло его дыхания или то, о чем он ей говорит. – Бал оказался на удивление сносным, – продолжал шептать герцог, – но мне постоянно не хватало там вас, потому что с вами я мог бы говорить о людях, о музыке. Мы непременно переглянулись бы, если бы кто-нибудь сказал что-то ужасно смешное или глупое. – Герцог вздохнул, и по телу Лили побежали мурашки, хотя мурашки ведь обычно бывают от холода. Или нет?

– И главное, – со смешком, который, странное дело, совсем не показался Лили приятным, добавил герцог, – мне ужасно хотелось того, что приличная юная леди никогда бы мне не позволила.

Ну конечно. Потому что она, Лили, – неприличная.

Девушка глотнула воздуха и отпрянула, ударившись спиной о торчащие фолианты. И боль сразу раскрыла ей глаза на то, какой она была глупой и близорукой.

– Я сказал что-то… – начал он, убрав от нее руки. И когда он отстранился, Лили сразу стало холодно. – Но я действительно что-то не то сказал. Я сделал что-то не то.

Лили покачала головой.

– Нет, вы все сделали правильно. Я задала вопрос, и вы ответили. Все хорошо.

Он коснулся пальцем ее губ.

– Вы такая чудная, – сказал он. – Я не хотел вас обидеть.

«Не хотел, но обидел. А дальше будет только хуже».

Если Лили и раньше считала его красавцем, то теперь… Нет в языке слов, чтобы описать, как он в этот момент был хорош. Щеки горят, веки отяжелели, взгляд до краев наполнен желанием, а его обнаженное горло всего в дюймах от ее губ.

Лили была в беде. В такой беде! И все же она понимала, что это далеко не самое худшее, что может с ней случиться. Если бы она могла хоть мгновение себе не врать! Вернее, если бы она могла быть абсолютно честной перед собой… И отговорки вроде той, что ей всего лишь хотелось почитать, поэтому она сюда и пришла, а потом вдруг расхотелось, не в счет! Если бы она смогла посмотреть правде в глаза, то ей бы пришлось признаться себе, что она для того и пришла в библиотеку, чтобы узнать наверняка, в какую именно беду могла бы попасть, если бы оказалась с ним здесь, в этой самой комнате.

И у Лили хватило духу посмотреть правде в глаза. И тогда, наскоро поцеловав его в угол рта, она, мышкой прошмыгнув мимо герцога, выбежала за дверь и бегом помчалась наверх, к себе в спальню.