— Дело как обстоит… Мать вышла замуж рано, по большой и чистой любви. Читай между строк — по залёту. И начались кочевнические кулстори. Нас мотыляло по всем возможным гарнизонам. Захудалые городишки, убитые общаги, кишащие тараканами.
Иногда дыра дырой. Один продуктовый на всю округу. Отец постоянно на службе, все родственники далеко, друзей в таких условиях завести сложно, мать только и знала, что по дому ишачить, да пелёнки мои стирать. Начала тихонько ломаться, прикладываясь к бутылке. Батю это бесило. Он сам по себе вспыльчивый, а тут сплетни пошли. Все ж друг друга в таких мелких населённых пунктах знают. Скандал за скандалом, рукоприкладство… Короче, чем чаще он бил мать, тем больше она пила. А там и на стороне начала гулять, ища утешения. Это стало последней каплей.
Видимость семьи посыпалась как карточный домик.
— Они развелись?
— Не сразу и с громким скандалом. Я, естественно, остался с матерью. Нахрен бате мелкий шкет? Когда бы он мной занимался, если у него выходных-то не было. Да и отцовской любовью меня сильно не баловали, только лупили за компанию. Так что когда мы с ней остались вдвоём, я был… счастлив. Думал, ну всё, сейчас как заживём. И плевать, что за душой ни гроша, а родственники к тому моменту все испарились.
— Но не зажили?
— Не зажили. Пить она не бросила. Наоборот, количество и частота стали расти в геометрической прогрессии. А там и собутыльники активно начали появляться.
Каждый месяц новые и с каждым разом их качество падало. Вышвырнут меня бродить ночью, а сами матрасы продавливают в страстной хмельной агонии. Мать потом наутро трезвела, рассыпалась в извинениях, плакала, клялась и божилась, что больше ни-ни, но через пару недель всё повторялось. Зато, не поверишь, так хороша была эта пара недель. Идиллия и гармония. Настоящий рай для ребёнка.
Иронии в моём голосе хоть отбавляй, но тогда ведь мне, тринадцатилетке, действительно так казалось. Мать тебя любит, запретов нет. Ну выпивает, ну подумаешь. Зато полная вседозволенность. А там и бунт гормонов подключается на пару с половым созреванием.
Как следствие, куча ошибок, вредные привычки, проба запрещёнки. Хорошую компанию-то в такой среде не найдешь. Мозги стали вставать на место уже позже, к старшим классам. Когда этап «перебеситься» прошёл и на реальность удалось впервые посмотреть без «блестящих» фантиков.
Василиса смотрит на меня вполне ожидаемо. Жалости, слава богу нет, зато сочувствие цистернами грузи. Несложно догадаться, насколько дико для неё… всё это. Она ведь росла тепличным цветочком.
— А кодироваться пробовали?
— Кодировать есть смысл, когда алкаш признает, что он алкаш. Мы этот момент благополучно просрали, а теперь поздняк метаться. Не поможет, — что-то загоняет меня эта тема. И не только меня. Наверное, пора сменить пластинку. — Да норм всё. Уж есть как есть, — собираюсь закурить, вытравив старые обидки никотиновым осадком, но меня тормозят, не позволяя донести сигарету до рта.
— Не надо. Не при мне. Не люблю запах, — просят спокойно и вежливо, поэтому не могу не послушаться. Ок. Терпим.
— А теперь ты расскажи, как в эпоху нравственного разложения умудрилась сохранить остатки целомудренности?
Тонкая изящная бровь изгибается в скепсисе. Рыжая, кстати. Обожаю. Кажется, этот цвет отныне у меня в приоритетах.
— Будем обсуждать меня? Уговор вроде не так звучал.
— Я тоже хочу узнать тебя получше.
— Узнать, почему у меня никого до сих пор не было?
— Согласись, двадцатилетняя девственница — это странно. Причём не уродина.
Опять чушь порю, прям по её лицу вижу, что снова льётся словесный понос.
— Разумеется, — холодно кивает она. — Мне стоило сразу после совершеннолетия пойти в разнос. А лучше лет в шестнадцать. Это же сейчас модно, верно?
— Не знаю, что там модно. Я секс попробовал ещё раньше, но суть не в этом…
Имелось в виду, что… А, к чёрту. Забей. У меня проблемы с формулировкой.
— Почему ж сразу забей? Секрета никакого нет. Всё просто — не хотела. Ни с кем. Был один кандидат, но сплыл. После того как решил, что «нет» означает «да, вот только ждать — это слишком долго, лучше взять напором».
Так. Излагать свою мысль я, может, и не умею, а вот читаю между строк вполне себе.
— Тебя принуждали?
— Попробовали, но пролетели как фанера над Парижем.
— Я его знаю?
— Нет. А даже если и да, какая разница? Это давно не актуально, — Пятнашка пытается осторожно вытянуть затёкшие ноги, чтобы не спугнуть живность, но развернуться негде. Я слишком близко сижу, и она это тоже понимает, собираясь вернуться в ту же позу. Торможу её, насильно укладывая чисто деревенские сапоги-дутики на свои колени. Сопротивляется, но вяло. Видно, что не против.
— Удобней?
— Определённо, а то уже всю задницу отсидела.
— Размять?
— Обойдусь.
— Жаль. Но если всё же надумаешь, приду на помощь.
Впервые налёт на скабрезную тематику вызывает у Бельичевской не презрение, а подобие улыбки. Да ладно? Ей зашёл мой пошлый юморок?
— Непременно, — окончательно добивают меня ответом.