Как перевоспитать хулигана

— Я серьёзно! — забываясь, повышает голос Бельичевская и сама же быстренько спохватывается, снова переходя в шипящий полушёпот. — Никаких домогательств.

— Понял, понял, — миролюбиво вскидываю руки. — И ты будь спокойна, недотрога: мои помыслы кристально чисты. И руки… — вспоминаю про не оттёршиеся пятна на коже. Остались, пока ковырялся в мотике, решившем обидеться за то, что его бросили не пойми где. — Ну почти. И вообще, когда это я тебя домогался?

— Ответить в хронологическом порядке?

— А ты всё конспектируешь?

Из выдвижного ящика комода с вызовом вытаскивают спрейевидный дезодорант.

— Не перцовый, но тоже неприятно, если попадёт в глаза, — демонстративно ставят флакончик на прикроватную тумбочку.

— Зашибись. Сама привела, сама угрожает. Девушки, вы бесподобны… О, арбузик, — заинтересовавшись баллончиком, верчу его и так, и эдак. Даже нюхаю. — И правда пахнет. Прикол. А с ароматом шашлыка ещё не придумали? Тогда бы я точно тебя съел.

— Не подавись, — медленно и очень осторожно Василиса устраивается на постели в сидячем положении, для удобства запихнув под спину подушку. Зафиксировать лодыжку — целая спецоперация. Видно сколько неудобства ей это приносит, от чего чувство вины колет с утроенной силой. Далматинец тут как тут, моментально передислоцируется, улёгшись под боком хозяйки. Идиллия. Я не лишний, не?

Скидываю на пол ботинки, которые всё ещё тащу с собой как дурак, и присаживаюсь на край кровати, мягко касаясь намотанных на ступню слоев тканевых бинтов.

— Прости.

На меня так смотрят. Типа: ух ты, ты и такие слова знаешь?

— За что?

— За то, что затащил на этот идиотский каток.

— Ну а я не сильно сопротивлялась, — нейтрально пожимают плечами, ласково почёсывая балдеющую собаку. — Когда-нибудь попробовать ведь стоило. В целом, мне даже понравилось, но только не заставляй повторить. Не в ближайшие пару лет точно.

— Не вопрос. У нас ещё целый список травмоопасных развлечений на очереди: верховая езда, сноуборд, прыжки с парашютом. Куча возможности убиться и без взаимодействия с коньками.

Конопатые щёчки округляются в улыбке.

— А что-нибудь поспокойней можно?

— Например? Шахматы?

— Как вариант.

— Сто лет не играл. А ведь в начальной школе даже в турнирах для малолеток участвовал.

— Правда?

— Честное слово. Я не всегда был такой пропащий. Поговаривают, на меня возлагались надежды. Но потом что-то пошло не так.

И все мы знаем, что.

— А может тебе просто выгодно делать вид, что ты хуже, чем есть?

О. Интересная гипотеза.

— Ха. То есть, ты не отрицаешь, что я дерьмецо?

— Скажу наверняка, когда мы закончим то, на чём остановились.

— А на чём мы остановились? Точно не на чём-то приятном. Я бы запомнил.

— Ты кое-что собирался рассказать. Припоминаешь?

А, точно. Обещал.

— Правильно ли понимаю, что ты привела меня сюда, чтобы я не отвертелся?

Хитро.

— Могу ещё связать для надёжности.

— Связать — это немножко другие игры, душа моя. На которые ты поставила временный запрет, — в комнате закрыты окна и парит батарея, поэтому стягиваю свитер, оставаясь в футболке, и падаю рядом с лежебоками. А то чего как не родной?

Неужто буду топтаться в уголке и мяться аки невинная барышня? По этой части у нас Василиса.

Которая, по-моему, уже даже не реагирует на непристойные намёки, выработав иммунитет. Первое время краснела почём зря, превращаясь в румяную помидорку, что было очень забавно, сейчас обходится разве что снисходительным взором воспитателя.

— Печенье подай, пожалуйста, — просит вместо этого она. Кто ж откажет болезненным? Большая коробка ложится между нами. Бельичевская, подумав, выбирает в жертву имбирного пряничного человечка и со словами: — А вот теперь я тебя слушаю, — безжалостно отгрызает ему голову.

Символично.

— Спрашивай, — милостиво разрешаю.

— Спрашиваю.

— Если тебя интересует, за что чуть срок не впаяли — ничего сверхъестественного.

Вспыльчивость подвела.

— Но никто ж не убит, да?

— Конечно, нет. Иначе я бы здесь не сидел. Но пару рёбер я тому мудаку сломал.

— За что?

— За то, что мать избил, — замечаю в мягком полумраке побледневшее лицо. — Да-да, всё крутится вокруг одного и того же. Она с любимыми граблями не расстаётся.

— Что произошло?

— Да напились в очередной раз и что-то не поделили. Не знаю, меня дома не было. Прихожу — мать с разбитой рожей. Тормоза и сорвало. Этот мужик жил неподалёку, я и пошёл разбираться.

— И избил его в отместку?

— Ага. На глазах у его жены и сына.

Недоеденный имбирный человечек выскальзывает из ослабшей хватки и приземляется точно на нос далматину.

— Жены?!

— Жены. Эта идиотка и удумала подать в суд. Ещё всячески выгораживала муженька на слушании. Мол, он законопослушный, мухи не обидит. И вообще, налево не ходит, та женщина, мать в смысле, сама его соблазнила и споила. Бред, короче, адовый несла. Но мы то тоже не тупые, побои сразу сняли. Это и спасло. Отделались штрафом, общественными работами и изгаженным личным делом. Сто шестнадцатую влепили. Как часы отмотал, так и свалили из города. Надеялся, на новом месте у матери не будет искушения. Новое место, знакомых нет, дразнить бутылкой некому.