Как перевоспитать хулигана

Но она не растерялась, в одиночку бухать начала.

Василиса некоторое время просто смотрит на меня. Вероятно, переваривает, раскладывая информацию по полочкам. Больше чем уверен, в голове у неё царит такой же порядок, как и в комнате. Всё на своих местах и ярлычками украшено. В отличие от моей башки. Там такой хаос, что полки от перегруза валятся друг на друга, расхреначивая всё вдребезги.

— Грустно это… — подаёт она голос. — Понимаю, что она твоя мама, но дети не должны отвечать за поступки родителей. Так неправильно.

— По-твоему, мне надо было сидеть и ждать пока её не зарежут в очередной попойке?

— Разумеется, нет! Я не то имела в виду. Просто не понимаю… а она сама как?

Неужели не вынесла урок? Неужели не хочет попытаться что-то изменить? Свою жизнь растоптала, ладно, её жизнь — её выбор, но за её ошибки расплачиваешься ты и это уже ненормально.

— Расплачиваюсь я за собственные ошибки. Калечить кого-либо меня никто не принуждал. Повезло, что вовремя тормознул и до инвалидности не довёл. Иначе было бы мне сейчас небо в клеточку, друзья в полосочку.

— Да. Хорошо, что обошлось. Однако… мне не очень понятны причины твоих попыток меня… ну, запугать.

— То есть всё ништяк, такая тема тебя сильно не парит?

— По крайней мере, я не вижу в желании защитить ближнего ничего постыдного.

— А есть чем гордиться? Колотить папашу на глазах у десятилетки — достойно восхищения?

— Нет. Конечно, нет, — Бельичевская сконфуженно тушуется. — Прости.

В комнате повисает напряжение. Я залипаю в одну точку, она нервозно начёсывает псину, намереваясь, по всей видимости, затереть ей загривок до дыр.

Настолько тихо, что слышно как через стену кто-то смачно храпит, а на улице завывает ветер.

— Знаешь, в чём самая хреновая хрень? — первым нарушаю молчание, немигающим взглядом разглядывая скользящие по обоям тени. — Сама драка благополучно выпилилась у меня из памяти. Хотя нет, даже раньше накрыло. Очень смутно помню, как из подъезда-то выходил. Очухался лишь когда малец орать начал.

И вот смотрю я на него и вижу себя: такого же беспомощного, наблюдающего как твой родитель кровью харкает.

Говорю, и до меня только сейчас доходит, что по факту я ещё ни с кем не обсуждал… эту ситуацию. На «дворовых товарищей» моя гнилая натура в своё время была богата, но с той клиентурой особо не поизливаешь душу, не тот типаж.

Поддержки не получишь. Да и я не такой человек, который будет лясы точить зазря.

С матерью же мы всячески делаем вид, что ничего не произошло. Она и так после того случая запила как верблюд, утроив рвение, поэтому любое неудачное упоминание лишь приводило самобичевание в активацию, заставляя снова и снова тянуться к стакану.

Поэтому было невербально решено наложить вето на данную тему, хотя мне, конечно, приходила мысль, что это не самый правильный вариант. Никому ж лучше не становится, наоборот, мы только отдалились. А ведь мы — это всё что у нас осталось.

Краем глаза замечаю, как оживает Пятнашка. Сгребает собаку и вместе с ней страдающим ужиком подползает ближе… кладя голову на моё плечо. Ого, какой прилив нежности. Это мне всего-то и надо было что поведать душещипательную историю? Чего раньше не сказали?

— Только не смей жалеть. Ненавижу, — предупреждаю я.

— И не собираюсь.

— Сочувствием тоже не разбрасывайся.

— Не буду.

— И плеваться разочарованием не будешь?

— Нет.

— А что тогда?

— Просто лежи и молчи.

Просто лежу и молчу, для надёжности затаив дыхание. Чтоб не спугнуть. А то ж когда ещё такое счастье упадёт? Зато щенка подобные тисканья не вставляют.

Извернувшись, ушастая моська вырывается и сбегает к нам в ноги. Главное, уходить не хочет, ей явно нравится здесь. Снова сворачивается в клубочек и в офлайн.

Между нами остаётся лишь упирающаяся в бердо углом коробка печенья, но и её Василиса отодвигает… придвигаясь ещё ближе. Кончики пальцев робко касаются моей руки, медленно скользя по татуировке, обводят звенья браслета и замирают в нерешительности. Помогаю ей, раскрывая ладонь. Немного подумав, её кисть ложится в неё.

— Почему накрылось прошлое свидание? Из-за мамы? — спрашивают тихо.

— Э, — заминаюсь. — Не совсем. Я тогда застрял на ночь в обезьяннике.

— И что натворил?

— Да там… парнишке одному помочь пришлось.

Будто она не помнит сбитые костяшки.

— Снова дрался? — не заставляет себя ждать очевидный вопрос.

— Немного. Но там реально надо было помочь, иначе бы его отмудохали до больнички. Толпой на одного попёрли.

— Но загремел в обезьянник ты?

Потому что меньше монтировкой махать надо. Её притащил один из оппонентов, но, когда приехали вызванные добрыми свидетелями из соседних домов менты, скрутили с ней именно меня. Что сказать, я любимчик судьбы.

— Да все вместе попали. Почти все, парочка самых шустрых успела удрать.

— Тот кому ты помогал тоже?

— Не, он со мной. Мог сбежать, не стал. Чёткий пацан оказался, кстати. Потом, когда ещё показания давали, пересеклись повторно. Контактами обменялись.

— И часто ты заводишь новые знакомства подобным образом?

— В смысле, часто ли влипаю в передряги?

— Угу.