Как перевоспитать хулигана

— Можно, — шмыгнув носом, охотно соглашаются. — Если без ехидства, то ты, наверное, забыла, что говоришь это тому, кто неоднократно ночевал на лестничной клетке, потому что достучаться и дозвониться до забулдыги в отрубе было тупо невозможно. Пару раз правда добрые соседи приютили.

— Ну вот… — невесело киваю. — И я об этом же…

— Я не наивная девица из смольного, душа моя. Всё прекрасно вижу и знаю сам.

Однако предпочитаю подобные углы не задевать. Мать и без того реагирует на всё слишком остро, а мне очередного рецидива раньше срока не надо.

— Рано или поздно ведь вам с ней придётся вернуться к теме детей.

— Не факт. Если к тому моменту в крышку гроба заколотят гвозди, необходимость отпадёт, — я просто в ужасе от того, насколько просто он это сказал. Что не остаётся незамеченным. — Чего так смотришь? С её результатами анализов каждый новый запой может стать фатальным. Там помимо печени и сердца целый список патологий.

— Она об этом знает?

— Естественно. Так что каждый день живём как последний. Морально я к этому готов, но… — Руслан раздражённо отмахивается, давая понять, что не хочет продолжать. Да и стоит ли, когда и так всё понятно? — Как бы то ни было, она — моя мать. Какая есть.

— Знаю. Я просто… запаниковала.

Обсуждение возможных детей от того, с кем ты пару часов как начал только встречаться и вообще впервые переспал… Я оказалась к этому не готова. Вот и вышло всё по-дурацки.

— Так не радует перспектива обзаводиться со мной потомством?

— Брось. Ты и сам знаешь, что станешь отличным папой. Строгим, но заботливым.

Это видно по одному тому, с каким терпением он носится с матерью. Или как ухаживал за мной на «больничном». Да даже как легко шёл на контакт, когда мои просили его помочь по дому: перетащить, подпилить, подстраховать с проводкой. Но так считаю, по всей видимости, только я.

— Главное, чтоб не в своего отца.

— Это вряд ли.

— Уверяю тебя, у нас с ним гораздо больше общего, чем хотелось бы.

— Поддаться или сопротивляться вашему сходству — здесь выбор делаешь ты сам.

— Да, наверное… — и эту щекотливую тему тоже решают считать завершённой.

Мне помогают подняться. — Ладно. Поехали. Подброшу тебя. Заодно за сигаретами зайду.

О, да. Переться в другой конец города, переведя немерено бензина, и дойти до соседнего продуктового — однозначно, по пути. Но я не сопротивляюсь. Наоборот, рада подаренной возможности ещё немного побыть с ним, но обратная дорога занимает неприлично мало времени. Хотя часы уверяют в обратном.

Всё вроде бы более-менее, но горький осадок оседает налётом на совести, несмотря на то, что я не выдерживаю и уже топчась у самого лифта возвращаюсь в квартиру, чтобы неловко чмокнуть Галину Ивановну в щеку и прошептать очередное «простите». Этого недостаточно, чтобы загладить свою невоспитанность, но хотя бы что-то. Большего всего равно пока не могу.

Сейчас мне первостепенно необходимо получить подтверждение того, что между нами с Русланом ничего не изменилось. Что никаких барьеров из недомолвок не выстроилось. Однако получаю лишь прощальный поцелуй возле ворот своего дома. И умом-то понимаю, что он такой же, каким был всегда, но женский мозг — это оружие массового поражения. Его практически невозможно переубедить, если без спроса включается установка «сомневаться».

Это съедает, поэтому рискуя показаться назойливой, предлагаю ему зайти. На кофеёк. Однако, увы. Рымарь отказывается, ссылаясь на недоделанный заказ.

Неправда, конечно. Он просто не хочет оставлять мать одну. Боится, что та может сорваться. Из-за меня. И от этого чувство вины ещё сильнее сосёт под ложечкой.

Как же противно. Вместо того, чтобы наслаждаться воспоминаниями о первом сексе, я занимаюсь самоедством. Долго лежу у себя, свернувшись калачиком и обняв подушку. Не переодевшись. Приходит мама, садится рядышком и молча поглаживает меня по волосам, не вдаваясь в расспросы. Видит, что момент неподходящий. Только и уточняет: стоит ли просить папу оторвать патлатую голову за грубое обращение.

Какое там грубое обращение! Пару месяцев назад я даже представить не могла, что он способен быть… таким. Картинка того мерзкого типа, что облил меня на парковке, нагрубив, и того, кто настолько нежно и бережно… Нет, никак не вяжется.

Накладывается друг на дружку и соображалка начинает сбоить.

Засасывает меня по страшному. Лежать несколько часов, не выпуская телефон, в ожидании хотя бы одного короткого неэмоционального смс — это ненормально. Это психушка. Я такого не знаю. Вернее, знаю, но была уверена, что больше с подобным не столкнусь. Типа, переросла. Ан, нет. Влюбиться как самая последняя клуша никогда не поздно.

Долгожданное сообщение приходит ближе к полуночи. К тому моменту успеваю задремать, но от вибрации моментально подрываюсь. Снимаю блокировку и долго смотрю на открытое диалоговое окно, с облегчением слыша, как развязывается невидимая удавка на шее:

«Люблю».

Всего одно слово, а больше и не надо.

Глава 18. Косяк. Жёсткий косяк

Руслан

— «Иван Грозный и его сын» стала первой картиной, попавшей под цензуру.

— Чудесно.