Как перевоспитать хулигана

— Тогда давайте хоть чайник поставим. Русик, милый, в моей комнате, в стенке слева, сервиз лежит. Принеси, пожалуйста.

— Хрена себе, — присвистывает «милый Русик». — Я думал, на него как в музее — только любоваться можно. Мы пользовались им, от силы, один раз.

— Просто он для особых поводов. Принеси, будь добр, — то что это не более чем повод спровадить сына понимаю едва он скрывается из виду. Потому что мне без предупреждения вцепляются в кисть, подтаскивая к себе. Подумала бы, что будут бить, но нет. Точно не бить. — Я так рада, что ты у Русички появилась. Он с тобой совсем другой стал. Последние годы ходил мрачный, замкнутый, всех сторонился, а сейчас как подменили. Только что не светится. И на контакт идёт. Просто поразительные перемены.

— Э… — что-то я теряюсь. — Спасибо.

— Тебе спасибо. Не знаю, получится у вас что-то или нет, но буду бесконечно рада.

— Бесконечно рада, чему? — вырывая концовку, скоренько возвращается Рымарь с увесистым фарфоровым добром в потрёпанной подарочной коробке. По количеству скотча можно определить сколько ему лет. Как по кольцам на срезе дерева.

— Тому как Василиса на тебя действует, — Галина Ивановна особой тайны и не делает. Зачем только прогоняла.

— Завязывай с сентиментальностью, — вероятно, затем, чтобы под ухом не нудил. — Ещё фотки старые покажи.

— Кстати!

— Только попробуй.

— А вот и попробую.

— Угомонись, мать. Не захламляй Пятнашке голову.

— А я хочу посмотреть, — моментально активизируюсь. Разглядывать фотоальбомы — это, конечно, пережиток прошлого и по большей части чисто старческая тема, но мне реально интересно посмотреть на маленького Руслана.

Всегда ли он был таким патлатым и хмурным.

Ответ — всегда. Даже на горшке сидит такой весь важный, но при этом недовольный. А шевелюра чуть ли не с пелёнок лезла: карапуз двух месяцев отроду, зато с такой гривой, какой у некоторых девушек с годами не отращивается.

Ну и, конечно, какой альбом не обходится без нудистских фоток в ванной с голой пипиркой? Обстановка на снимках скромная, прям видно, что жильё рассматривалось как временное и о том, что захламлять его деталями во имя уюта никто не запаривался, но всё равно — есть что-то особенное в фотокарточках, хранящих целые десятилетия воспоминаний.

Рымарь, поплевавшись, сваливает курить на балкон, не желая присутствовать на празднике его позора, а мы с Галиной Ивановной, на общей волне мимишности от поджимающего губы мальчугана, скачущего по дивану с игрушечной шашкой наголо, удивительно гармонично зависаем на следующие полчаса, не меньше.

Я очень люблю фотографию. Как принимать участие в съёмке, так и рассматривать готовый материал. Особенно ретро-снимки. Если отбросить техническую составляющую, то фотоаппарат — удивительнейшее устройство.

Настоящая частичка магии посреди обыденности, способная перенести тебя в другое место и другое время. Вот и сейчас я с замершим сердцем смотрю на большую дружную семью, которая ещё не знает, какая участь ей уготована.

Что могу сказать, Руслан пошёл в отца. Внешность, рост, взгляд, ещё и военная выправка — очень красивый мужчина. Ясно чем он смог зацепить красивую молодую девушку, глаза которой светятся от счастья на фото. Девушку, в которой теперь почти невозможно узнать ту, что сидит рядом со мной.

Вот только счастье это блёкнет по мере того как растёт мальчик. Изменения очень хорошо прослеживаются, так как где-то первые лет восемь Руслана щёлкали с регулярной частотой. Везде где только можно. Дальше реже, а к подростковому возрасту кадров становится вовсе раз-два и обчёлся. Окончательно фотоальбом оказывается заброшен лет в шестнадцать, дальше грустная пустота и пустые страницы.

— Никак руки не доберутся сходить в ателье, допечатать, — виновато пожимает плечами Галина Ивановна, забирая увесистый томик.

— Неужели закончили? — Рымарь пасмурно отрывается от телефона, в котором ковыряется последние минут десять. — А как же бирочки из роддома посмотреть?

Первый локон? Пинетки? Что там ещё обычно хранят сверхчувствительные личности?

— Не ехидничай, — строго грозит ему мать. — Ты был очень красивым мальчиком, разве зазорно этим похвастаться?

— Да я до сих пор вроде ничего.

— Без всякий сомнений. Если дойдёт до деток, у них нет шансов. С обеих сторон возьмут самое лучшее.

Давлюсь давно остывшим чаем, который решает пойти не через горло, а через нос.

— Рановато про деток думать, — тормозит её сын.

— Когда ты родился, мне было как вам, двадцать.

— И что из этого получилось, а? — выразительно изогнув бровь, напоминает он.

Прямолинейности не занимать.

— Да. Согласна. Не лучший пример. В любом случае, я была бы несказанно счастлива нянчиться с внуками. Когда бы до них не дошло.

— Это при условии, что вам их доверят, — ляпаю без задней мысли и тут же испуганно зажимаю рот ладонями. — Простите, — поспешно добавляю, но поздно.

Слова уже вырвались на свободу и обратно их не возьмёшь.

Дура, дура, ду-у-ура! Это ж надо было такое брякнуть! ВСЛУХ!