Как перевоспитать хулигана

— А не доверят? — тихо спрашивает Галина Ивановна. Мы ещё сидим, как назло, чуть ли не плечом к плечу. Не вижу, потому что виновато прячу глаза в пол, но всеми нервными окончаниями ощущаю её разочарованный взгляд.

— Расслабься, до тебя очередь тупо не дойдёт, — подоспевает на подмогу Руслан, хоть и делает это в привычной для себя саркастичной манере. — У неё там такой боекомплект нянек, что она сама не прорвётся через бастион нянек к своему чудо-чаду. — Это замечательно. Однако Василиса явно имела в виду другое.

— И? А не похрен? Какой смысл обсуждать это сейчас? — одёргивает её сын. — Вот когда она забеременеет, тогда и вернёмся к разговору. Лет через пять. А лучше десять.

— Боюсь, столько в запасе у меня может не оказаться.

— Придётся постараться. Вот тебе и стимул.

— Зачем? Если Василиса уже всё решила.

Кто бы только знал, как я мечтаю сейчас провалиться сквозь землю и прикрыться бетонной плитой.

— Думаю, мне лучше уйти, — трясущаяся чашка, звякнув, криво приземляется на блюдечко, а я сама подскакиваю на ноги, едва не уронив стул.

— Нет-нет, лишняя здесь я. Вы ещё пообщайтесь, — Галина Ивановна делает тоже самое, но нас заставляет замереть стук брошенного на столешницу телефона и ледяной тон раздражённого Рымаря:

— Сели. Обе, — голоса он не повышает, но не подчиниться невозможно. Так ко мне обращаются впервые, от чего мороз по позвоночнику пробегает. Послушно возвращаемся на места. — А теперь наливайте свой чай и обмусоливайте дальше мои подростковые прыщи. Забыли и закрыли всё, что было «до».

Да какой, нафиг, чай? На него дурно смотреть-то, не то что пытаться хоть глоток сделать.

— Простите. Мне очень жаль, — сжавшись, блею в никуда, нервозно сковыривая лак с ногтей. Ни на одного, ни на другую не могу смотреть. Слишком стыдно.

— Забыли и закрыли, — напоминают всё с теми же властными нотками.

— Забыли и закрыли, — соглашается с ним мать, мягко накрывая мои руки своей.

Набравшись смелости, всё же встречаюсь с Галиной Ивановной взглядом и… зарабатываю тёплую, но печальную улыбку. — Я всё понимаю. Это неприятно осознавать, но на твоём месте я рассуждала бы точно так же.

Она говорит так, потому что действительно понимает? Или потому что не хочет устраивать конфликта ради сына? Не знаю. Да и неважно. Мне хоть сколько-то легче от этого совершенно не становится.

— Можно я пойду? Пожалуйста, — прошу не у Руслана. Прошу у неё.

— Конечно.

Повторного разрешения не жду.

— Извините ещё раз, — торопливо сбегаю в комнату, где остался рюкзак, слыша позади:

— Не дёргай девочку. Она и так места себе не находит.

К совету не прислушиваются. Лопатками ощущаю, как он замер на пороге, перекрывая пути отступления.

— Я тебя отвезу.

— Не надо.

— Надо. Нечего шариться по темени одной, — сказано вроде бы и с заботой, но этот пугающий холодок в интонациях. Он добивает. Нервы сдают и, мешком осев на смятую постель, я просто прячу пылающее лицо за ладонями.

— Мне так стыдно.

Щёлкает выключатель и скрипят петли, отсекая нас закрывшейся дверью.

— Ну да, по-идиотски вышло. Сказанула ты совсем не в кассу.

— Я не хотела. Оно… само вырвалось.

— Да ладно. Пренебрежение в твоём случае закономерно. Кто ты, а кто мы, верно? Семья алкашей, на которых положиться нельзя.

Лицо вспыхивает ещё сильнее, только на этот раз от обиды.

— Очень лестная характеристика, благодарю.

— А разве не так?

— По всей видимости, нет, — снова подскакиваю, но даже за дверную ручку схватиться не успеваю. Меня ловят за плечи и пусть не больно, но весьма небрежно отпихивают обратно на спружинивший матрас.

— Далеко собралась?

— Я хочу уйти.

— Не пори горячку.

— Тогда ты перестань разговаривать со мной подобным образом.

— Каким?

— Будто презираешь.

В комнате воцаряется тишина. Слышно, как на кухне шумит вода и моется многострадальный фарфоровый сервиз. Секунда, две, три… Руслан опускается передо мной на корточки, скрестив руки на моих коленях и положив на них подбородок так, чтобы смотреть на меня снизу-вверх. Смотрит и молчит.

— Когда мама была маленькая, бабуля оставила её с дедом, — первой заговариваю я. — Он вообще редко пьёт, но в тот день мужики самогон притащили.

Короче, трёхлетка оказалась без присмотра. Бабушка возвращается вечером, дед дрыхнет с перегарищем на лавке, а ребёнка нет. К счастью, они жили в посёлке, где каждая собака друг друга знала. Уже под ночь маму привели соседи, увидели бредущей по дороге. Скандал тогда был грандиозный, а дед после ещё лечил сотрясение после встречи с чугунной сковородкой.

— Душещипательная история, — безучастно отзывается Рымарь. — И какой вывод из неё следует сделать? Что синька — зло? Это я, прикинь, и без тебя знаю. Поэтому как бы и не бухаю.

— Вывод? — да какой вывод. Убогая попытка оправдать себя. — Вывод, что могло произойти всё что угодно, но, к счастью, обошлось.

— Я очень рад. Не, правда. Иначе бы тебя в проекте не было.

— Ты ведь понимаешь, к чему я клоню.

— К тому что моя мать ненадёжная? Новость так новость, давай разместим объявление в газете? Они, кстати, как, печатаются ещё?

Ненавижу, когда он начинает ёрничать.

— Можно без ехидства?