Как Петербург научился себя изучать

Все эти правила были призваны превратить экскурсии в удобные механизмы контроля, лишив их всякого внешнего сходства с их более творческими предшественниками. С начала 1930-х годов до конца советского периода в каждом городе фиксированный список маршрутов представлял собой стандартный элемент школьной программы. Те же туры с небольшими изменениями предлагались местным и в некоторых случаях иностранным туристическим группам. Подобно школьным учебникам и популярным фильмам, эти экскурсии сыграли важную роль в распространении официальных исторических взглядов и, следовательно, в укреплении советских представлений об идентичности. Учитывая этот факт, можно было бы разумно ожидать в начале 1990-х годов огромной негативной реакции против организованных экскурсий, категорического отказа от них, наряду с Коммунистическим союзом молодежи, как от ненавистных пережитков старых форм социальной организации. Однако ничего подобного на самом деле не произошло. Если сегодня россияне отказываются от экскурсии в музей, то чаще это происходит потому, что они не могут себе ее позволить. Многие продолжают рассматривать экскурсии с гидом как ценный образовательный опыт и приятное времяпрепровождение.

На самом деле, в некоторых отношениях экскурсии в постсоветскую эпоху процветали. Переиздание важных работ Гревса и Анциферова в начале 1990-х годов вновь приблизило российских деятелей культуры к идеям и высоким стандартам, которые когда-то пропагандировались в Петроградском экскурсионном институте, и побудило многих разрабатывать инновационные маршруты и монологи. При этом им неизбежно приходилось сталкиваться с наследием советской эпохи и с проблемой национальной и региональной идентичности. Они должны были решить, какие аспекты недавней истории вывести на первый план, а какие отбросить, переработать устоявшиеся исторические нарративы и обсудить новые пространственные, временные и концептуальные границы. В какой степени можно сказать, что Ленинград и Санкт-Петербург – это отдельные мифологические, исторические или даже географические реальности? Составляли ли артефакты Киевской Руси наследие одного или всех современных восточнославянских государств? Как соотносились русскость и советскость? Подобно деятелям культуры начала 1920-х годов, постсоветские экскурсоводы поставили перед собой задачу исследовать то, что во всех смыслах представляло собой неизведанное пространство: они стремились описать и концептуализировать новые территориальные образования, установить связь этих географических единиц как с их наиболее очевидными предшественниками, так и с ближайшими соседями.

Сегодня ведущие российские составители экскурсий зачастую считают себя частью более масштабного сообщества педагогов и ученых, вся работа которых связана с исследованием аналогичного круга вопросов. Они склонны, по крайней мере в той степени, в какой описываемые ими туры посвящены учреждениям, местам и материалам, расположенным в районах их проживания, идентифицировать себя как краеведов. Они склонны видеть себя наследниками не только традиций экскурсионных агентств, бюро и институтов начала XX века, но и всей обширной и разнообразной сети местных культурных и научных обществ, которые в начале 1920-х годов оказались связаны с Центральным бюро краеведения Академии наук. Эта вторая идентичность рассматривается в следующей главе. В ней изучается вопрос о том, каким образом интерес, часто проявлявшийся активистами экскурсионного движения на довольно ранней фазе его развития к региональным исследованиям (родиноведению или краеведению), постепенно трансформировался в более глубокую систему идентификации. В ней показано, как в течение 1920-х годов менялись смыслы термина «краеведение», как это во многих отношениях новое слово в конечном итоге стало восприниматься большинством носителей русского языка в значении, охватывающем широкий спектр методов и техник исследования местности.

Базировавшееся на протяжении всего своего короткого и бурного существования в Петербурге и/или Москве Центральное бюро было административным учреждением и непосредственно не занималось изысканиями на местах. Следовательно, изучение его истории и роли временно отвлечет нас от обсуждения конкретных усилий по описанию ландшафта северной столицы России. Вместо этого в следующей главе мы сосредоточимся на том, как в 1920-е годы региональные исследования были организованы на национальном уровне. В ней также будет рассказано о разрушительной чистке российских краеведческих организаций, начавшейся в 1929 году. Эта волна арестов, как я отмечала в предисловии к данной монографии, в значительной степени продолжает и сегодня формировать самооценку и мировоззрение российских краеведов.

Глава 6 Краеведение в Петербурге