Активисты экскурсионного дела, несмотря на свой давний интерес к краеведению, не сразу отождествили свою деятельность с работой сети региональных культурных организаций, которые в начале 1920-х годов объединились под руководством Центрального бюро краеведения. Учреждения, подобные Экскурсионному институту, иногда включали термин «краеведение» в план исследований, отмечая, что они будут изучать прошлое и настоящее тех или иных районов страны, но большинство специалистов не были заинтересованы в формальном объединении с новыми ассоциациями энтузиастов, называвших себя краеведами. Более того, когда весной 1922 года Гревс перед советом Экскурсионного института анонсировал создание Центрального бюро краеведения Академии наук, коллеги довольно прохладно отреагировали на это известие. Они уходили от разговора каждый раз, когда он предлагал институту более активно участвовать в процессе[213]
. Впоследствии они разрешили Гревсу выполнять функции полуофициального связующего звена между этими двумя учреждениями, но реакция на предложения о совместных мероприятиях была скорее осторожной, чем восторженной. Если судить по протоколам заседаний организационного комитета, Гревс единственный заслужил похвалу за решение посвятить значительное время на Петроградской экскурсионной конференции 1923 года проблеме краеведения[214]. Он сам открыл трехдневное мероприятие докладом, который назывался «Краеведение и экскурсионное дело». В нем он, по сути, выступал за расширение сотрудничества между двумя движениями, указывая, что их интересы и методы исследований часто пересекаются:В самом деле, краеведение и экскурсионное дело – братья. Краеведение оседлое, а экскурсионные исследования – это скорее путешествие, чем краеведение. В краеведении исследования более заметны (долгосрочные, постоянные, активные научные экспедиции), со стремлением к синтетической полноте. В экскурсионных исследованиях преобладает образовательная цель (однократное, более быстрое изучение отдельных аспектов) с чередованием отдельных тем. Но также можно отметить некоторые особенности, сближающие два движения: в краеведении используется экскурсионный метод, и организаторам экскурсий также необходимо практиковать исследовательский подход [Гревс 1923: 3–4].
Доклад Гревса, как следует из приведенного выше отрывка, привлекал внимание аудитории не только к общности взглядов, но и к существенным различиям. К началу 1920-х годов активисты экскурсионного дела четко определили себя в качестве деятелей образования, выступающих за принятие единого педагогического метода. Вся их активность, даже та, которая казалась наиболее далекой от практической преподавательской деятельности, в конечном счете предназначалась для содействия усилиям отдельных педагогов. Библиотечные исследования, полевые работы и составление путеводителей – все это представляло собой инструменты, используемые для достижения одной цели: разработки эффективных экскурсий. С другой стороны, понятие «краеведение» не имело четкого определения. Оно объединяло людей, зачастую всего лишь разделявших интерес к изучению регионов, в которых они, соответственно, жили. Самозваные эксперты непрерывно спорили обо всем – от целей и сфер деятельности до базовой терминологии. Они даже не могли договориться о том, как квалифицировать явление, в котором участвовали. Некоторые утверждали, что краеведение – это совершенно новая наука, другие более скромно называли его методом, а третьи подчеркивали его статус общественного движения[215]
. Понимаемый в самом широком смысле, этот термин включает практически любое междисциплинарное исследование территории России. Это было желание «знать родину, чтобы ее понимать и ей служить», как правило, путем изучения своего родного региона, края, в котором человек жил [Гревс 1923: 3]. Если бы это действительно было так, то Экскурсионный институт, Общество «Старый Петербург» и Музей Города регулярно занимались бы краеведением. Другие определения, однако, устанавливали более узкие границы, задавая этому явлению рамки, которые либо явно исключали, либо оттесняли ученых Северной столицы с передовых позиций.