Как Петербург научился себя изучать

Если мы понимаем дисциплины как культурные конструкции, которые развиваются из общественных отношений, специфичных для определенного времени и места, тогда разумно спросить: в какой степени эти образования будут отражать ценности и интересы обществ, из которых они возникли? Работы Мишеля Фуко предполагают существование связей на многих уровнях. Дисциплина может возникнуть в результате поиска решения конкретных социальных проблем, она может отражать или усиливать распространенные предубеждения, оппозиции и различия, она может зависеть от эпистемологической структуры или мировоззрения исследователя [Фуко 1994; Фуко 1999]. В случае краеведения по крайней мере одна связь с российской социальной реальностью вполне очевидна. Проблемы, занимающие центральное место в этой дисциплине, отражают навязчивые идеи, распространявшиеся среди российской образованной элиты на протяжении как XIX, так и XX веков. Краеведы изучают регионы, города и деревни с холистической точки зрения. Они рассматривают, как человеческое общество и окружающая среда влияют друг на друга, какие особенности отличают определенные группы населения и районы, а также то, как возникают и развиваются местные мифы и характер описаний. Они отслеживают развитие региональных и национальных патриотических настроений, а в некоторых случаях явно пытаются манипулировать ими. Таким образом, их работа неизбежно затрагивает проблему местной специфики. Все ли человеческие общества развиваются одинаково, или можно сказать, что отдельные города, регионы и страны имеют особую судьбу, характер и историческую роль? Должны ли развивающиеся районы стремиться подражать своим более могущественным соседям, или им следует ограничиться опорой на традиции коренных народов? Как можно согласовать региональные различия и национальный тип? В какой степени города и районы, составляющие страну, будут иметь схожие характеристики и в чем они могут отличаться?

Подобные вопросы напоминают о непрекращающихся дебатах по поводу национального характера и судьбы России, которые разгорелись в результате радикальных реформ, проведенных в начале XVIII века Петром I, а в 1830-х годах достигли кульминации: славянофильства и западничества как интеллектуальных движений. Несмотря на то что славянофилов и западников часто изображают полярными противоположностями, они разделяли интерес к исследованию и описанию разнообразных регионов России. Они рецензировали и активно продвигали различные типы географической литературы, включая тексты, которые позже стали классифицироваться как путеводители [Белинский 1991а: 6–8]. В написанных ими очерках и полемических эссе они часто сравнивали между собой различные города и районы, давали им характеристику, уделяя особое внимание столицам – Москве и Санкт-Петербургу [Белинский 1991б; Герцен 1954; Аксаков 1915]. Каждый лагерь был склонен считать географическое описание средством решения более масштабных проблем, выражения своих взглядов на природу русскости, прогресса и развития. Были ли усилия Петра I по реформированию и модернизации российского общества большим скачком вперед или трагическим просчетом? Какую роль Россия может сыграть в мировой истории в будущем? Какие части российской территории и какие аспекты русской культуры заслуживают наибольшей похвалы? Должна ли имеющая западный вид столица (Санкт-Петербург) служить образцом для развития, или же более старые регионы – ключ к будущему страны? В описаниях России и русского народа славянофилы и западники давали ответы на эти вопросы, всегда подразумевая наличие противостояния между центром и периферией, традицией и реформами, Россией и Западом.

Идеи, сформулированные славянофилами и западниками, термины и дискурсивные формы, используемые в дебатах, сохраняли свою культурную ценность долгое время после исчезновения первоначальных кругов обоих течений. На протяжении всего XIX века эти мысли и суждения регулярно появлялись в газетных статьях, работах по социальной теории, литературной критике, истории, художественной литературе, очерках и даже путеводителях. Постоянно возникали новые группы писателей и интеллектуалов, которые отстаивали взгляды, напоминающие славянофильство или западничество, старые вопросы и проблемы порождали новые споры. Само краеведение можно было бы с полным основанием назвать результатом этого постоянного диалога. В нем дискурсивные формы, связанные со славянофильством и западничеством, приобрели в некотором смысле институциональный и дисциплинарный характер, усилия поколений русской интеллигенции по содействию изучению, описанию и пониманию родины наконец нашли структурное выражение.