Как Петербург научился себя изучать

С начала 1920-х годов краеведение пошло в значительной степени независимым курсом развития. Оно эволюционировало в отрыве от Heimatkunde и каких-либо других западных форм региональных исследований. Сформировавшись под влиянием уникальных исторических обстоятельств и особой социальной среды, оно взяло на себя различные функции и приобрело собственные традиции. Оно вобрало в себя тренды как высокой, так и низкой культуры, движения, программы и подходы, как разработанные в исторических столицах России, так и те, которые чаще ассоциируются с провинциальными областями, типы исследований, характерные как для профессионалов, так и для различных любителей. Подвергнутое поистине жестокой чистке в начале 1930-х годов, оно потеряло большую часть своего импульса к росту и превратилось в интеллектуальное захолустье. Оно дождалось своего возрождения лишь в постсталинские годы, и даже тогда посторонние часто относились к нему с определенной долей снисходительности из-за его неоднородной истории и ассоциаций с дилетантизмом. Отчасти по этой причине краеведению, как правило, уделялось меньше внимания, чем более устоявшимся дисциплинам, и оно регулировалось менее строго. В поздний советский период это стало удобным выходом для разного рода разочарованных интеллектуалов: ученые, заинтересованные в изучении культурного наследия, экологии или географии какой-либо части советской территории (определенного города, области или даже автономной республики), часто обнаруживали, что они могут сказать больше как краеведы, чем как историки, этнографы и географы. По крайней мере в некоторой степени эта область представляла собой форум для выражения антицентристских настроений, связующее звено в сопротивлении диктату Кремля и гегемонии официальных советских (в отличие от региональных) культурных моделей.

Освобожденное практически от всех внешних ограничений с приходом гласности и перестройки, краеведение пережило еще один ренессанс, захватив воображение широких слоев населения. Во многих районах Советского Союза в конце 1980-х и начале 1990-х годов изучение местной истории, культурных традиций и экологических проблем стало чрезвычайно модным. Издательства стремились опубликовать как старые, так и новые путеводители, в некоторых случаях выпуская книги тиражом более 100 000 экземпляров. Возникали новые общества охраны памятников культуры и учебные кружки, специализирующиеся на региональной истории, ветераны-краеведы стали признанными авторитетами и, в какой-то степени, местными знаменитостями. Они постоянно появлялись на телевидении и радио, в региональных газетах, входили в состав комитетов, которым было поручено определять судьбу памятников советской эпохи, играли важную роль в восстановлении дореволюционных топонимов во многих районах и разрабатывали образовательные программы для школ.

В самый ранний постсоветский период интерес к краеведению часто воспринимался как важный показатель либеральных политических взглядов. В своих научных работах и в презентациях, которые российские краеведы делали для средств массовой информации, они постоянно указывали на беспорядок, привнесенный старой советской системой экономической и политической централизации. Они документировали экологические катастрофы и разрушение архитектурных ансамблей, они боролись за возвращение забытых названий улиц и давно демонтированных памятников царской эпохи, они говорили о пренебрежении, которое партийные лидеры и правительственные чиновники часто проявляли к местным нуждам, традициям и устремлениям. В результате их часто считали (и во многих случаях они сами себя так воспринимали) решительными сторонниками либеральных реформ, введенных правительством Б. Н. Ельцина. Эта ситуация начала меняться в 1993 году, когда Ельцин приказал танкам стрелять по Белому дому, штаб-квартире российского парламента, убив, по официальным подсчетам, 144 человека. Во многих регионах политические активисты понимали большой конфликт, разразившийся в Москве между исполнительной и законодательной ветвями власти, как борьбу между центральным правительством и местными интересами и зловеще говорили о возвращении централизации в советском стиле. Новая конституция, которую администрация Ельцина протолкнула после трагедии в Белом доме, мало что сделала для успокоения таких опасений: она передала огромные полномочия в руки президента, ограничив прерогативы региональных представителей и чиновников по ряду важных аспектов.