– Значит, мы нужны им для чего-то другого, – предположил Кэл, с хрустом прорываясь сквозь ветки под ногами.
Норман пытался продвигаться так же эффективно, только чуть не споткнулся, если бы не Доу, ловко ухвативший его за локоть.
– Спасибо… – пробормотал Норман. – Но, послушай. Значит, у них должна быть постоянная засада у места лагеря, иначе как им удалось подловить туристов, двигающихся по маршруту, в нужный момент? И, боже, как контролировать такую большую толпу?
– Ну, чтобы заставить группу подчиняться, твоей кочерги точно будет мало. Нужен весомый рычаг. – Кэл рассуждал вполне буднично. – Что-то, что окажет психологическое давление: угроза, которая заставит остальных в страхе подчиниться. Из вариантов, ну, скорее всего, огнестрел. Как думаете, у бабули есть ружье?
– Не знаю насчет ружья, – сердито пробухтел Норман, – но я уже не в первый раз повторяю: у нее как минимум есть имя, и…
И в следующий момент кочерга, которой он хотел упереться в землю, провалилась сквозь груду ветвей – и, потеряв равновесие, он кубарем покатился вниз между деревьев.
Джемма мгновенно сорвалась вслед за ним.
Быстрее всех внизу получилось оказаться у Доу, но на самом дне оврага он замер как вкопанный, и Джемма едва не налетела на его спину.
Спустя мгновение она замерла тоже.
Норман лежал, раскинувшись на свежем снегу, ярко-красном, словно разлившаяся краска. Слишком красном – таком насыщенном, что резало глаза. В цветах приглушенной ирландской сепии этот красный был неестественным и пронзительным. Но не только кровь застилала снег: смешанная с ней, растворяющая ее, здесь была пролита
В голове защемило.
Она была везде – под Норманом, на снегу, пачкала его волосы, заливала снег, тонкой пленкой покрывала кровавые пятна, смешивалась с ручейками крови; везде, везде, везде. Такая черная, что поглощала свет – поглощала
Что-то ударило ее по лицу; холодное, мокрое. «Да, – подумала Джемма, – дождь. Конечно. Здесь должен идти дождь».
Мир вокруг выцвел в черно-белое, оставив только красно-черное озеро в сердцевине.
Тишина вернулась, стократ отплатив им за минуты мнимой безопасности. Звенела над ними, будто смеясь, и этот смех терзал перепонки.
Выныривая из ниоткуда, вернулся ночной ужас.
Первобытный, далекий, доставшийся ей от предков: он превращал корни в змей, вьющихся сквозь кровавые реки, заставлял шевелиться черные, грязные пальцы. Он с хрипом дышал там, в красном снегу.
Роген.
Со склонов оврага кровь смотрела на нее тысячью пустых глазниц. Джемма не могла пошевелиться от страха.
Роген!
«
Неожиданно заскрипела приоткрытая дверь – и захлопнулась с деревянным скрежетом. Рука с длинными пальцами белела на светлой поверхности двери.
Джемма задохнулась вдохом. Чернота забурлила вокруг, гневная, восставшая. В ярости!
А потом знакомый голос шепнул «Смотри!» на ухо изнутри – и невидимая сила швырнула Джемму вперед, отталкивая Доу.
Норман дышал. Мир снова вернул себе цвета.
Джемма рухнула на колени прямо в кровавый снег, а секунду спустя напротив нее припал к земле Кэл; обхватил шею Нормана рукой и нащупал пульс. Джемма принялась осматривать голову – шапка слетела, все волосы свалялись в крови, и ей было нужно, необходимо узнать, как он мог потерять столько… боже, ее же слишком много для… как такое вообще…
– Это не его кровь, – хрипло сказал Доу, опускаясь рядом. Словно подслушал ее мысли. – Она свежая, но ее слишком много. – Никакой раны на голове не было. Доу повторил: – Это. Не его. Кровь.