Избрали, по заранее условленным кандидатурам, председателем комитета Каменева, его заместителями Прокоповича и Кишкина. Не помню, на этом заседании или на одном из следующих выбрали семичленную делегацию для посещения Западной Европы, а может быть, и Америки, во главе с расфранченным, лысым и усатым Ф. А. Головиным.
Ни с кем не оговариваясь заранее, я попросил слова на первом собрании.
– Комитету придется обращаться к обществу и к разным его слоям, к интеллигенции, к крестьянству, к духовенству, с просьбами и воззваниями о содействии и о пожертвованиях. Желательно было бы поэтому избрать особую комиссию для составления воззваний.
Предложение показалось как будто резонным. Рыков предложил называть имена. Названы были: Кускова, Борис Зайцев, Осоргин, Дживилегов… Кто-то выкрикнул мое имя. Один из правительственных делегатов назвал Луначарского. Так образована была литературная комиссия.
Я сидел и всматривался в лица. Рыков, с худым, желтым, морщинистым лицом многоопытного деятеля, спокойно вел заседание, поглядывая невозмутимо из темных орбит на всех выступавших. Большинство остальных высоких партийцев скромно размещалось по углам зала, в задних рядах. Почти рядом со мной, немного впереди, сидел Л. Б. Красин, первый советский дипломат, которому удалось достичь исключительного успеха: победить, в дипломатической беседе, Ллойд-Джорджа и заставить его признать советское правительство. Сейчас Красин, одетый в изящную визитку, был весь внимание: облокотившись локтем правой руки на спинку стоявшего перед ним стула, устремленный всей фигурой вперед и отставив назад левую ногу, он, казалось, старался не пропустить ни слова и ни полслова из развертывавшейся перед ним сцены встречи недавних политических врагов, сошедшихся, чтобы общими усилиями помочь народу в его беде.
Затем начала развертываться понемногу деятельность комитета.
На предварительные расходы комитетом занята была солидная сумма у правительства. На Собачьей площадке, с Хомяковским домом и с урной на маленькой колонне посредине, снят был просторный одноэтажный особняк, в котором поместилась канцелярия комитета и велись его заседания. Деятельность комитета начиналась как будто под благоприятной звездой.
Интеллигенция, Церковь, организованная кооперация дружно откликнулась на его призывы. Патриарх Тихон опубликовал в собственной информационной газете комитета прекрасное воззвание к православным и духовенству, объявивши сбор пожертвований во всех церквах. Председатель Центросоюза Коробов скупал вагонами картофель в более или менее урожайных местах, чтобы перекинуть его в неурожайные. Всколыхнулось студенчество, пославшее своих представителей на работу в комитет. В литературной комиссии вырабатывались воззвания к разным группам населения. М. Осоргин редактировал еженедельную газету комитета «Помощь», но уже при выпуске первого номера допустил озорную выходку: название газеты набрано было совершенно таким же шрифтом, как наименование «Русских ведомостей», – газеты, недавно закрытой правительством. К чему было в таком деле это озорничанье?!
В небольшом зальце особняка на Собачьей площадке происходили общие собрания комитета, физиономия которых тоже не лишена была своеобразия. Ведущие члены нашей организации Кишкин, задорный и претенциозный старик экономист Прокопович, Кускова и др. пустились в критику правительственных действий по собиранию разверстки, – разверстки, предписания о которой диктовались нуждами Гражданской войны. Это была почва скользкая и совершенно бесплодная, поскольку задача комитета состояла лишь в том, чтобы собрать необходимые средства и продовольствие для помощи голодающему крестьянству. Тон у гг. «бывших людей», которые неожиданно увидели себя снова призванными к жизни и деятельности, все повышался. Как пишет Б. Зайцев в своих воспоминаниях, они, обращаясь к выступавшим с отчетами на заседаниях комитета высшим представителям власти (каким был, в частности, нарком продовольствия Брюханов), с апломбом восклицали:
– А п-па-звольте спросить, милостис-дарь а н-на-каком основании вы изволили обобрать Нижегородскую губернию? А н-не угодно ли вам будет срочно отправить пятьсот вагонов в Самар-р-рскую?..3
Такой тон и такие замашки не могли, конечно, содействовать успеху работы. Между тем, они определенно нравились элементам контрреволюционным, которые с большим вниманием стали присматриваться к деятельности комитета. Комитет стали называть «предпарламентом». Начали распространяться слухи о том, что он может пригодиться большевикам не только для помощи голодающим. Намекали на возможную роль Всероссийского комитета помощи голодающим в качестве «трамплина» к новым порядкам. В этом духе расписалась и заграничная, эмигрантская пресса. И вот неожиданно деятельность комитета стала окрашиваться в политические, контрреволюционные тона. К тому же, перед массами «Прокукиш» (Прокопович-Кускова-Кишкин), как впоследствии прозван был комитет, выступал в качестве «кормильца народа…».