Как прожита жизнь. Воспоминания последнего секретаря Л. Н. Толстого

По дорожке этой мы часто потом прогуливались – с Броннером, с Кольцовым, удивлявшим своим нюхом зоолога: часто, бывало, он шел к какой-нибудь едва заметной кучечке земли, к свернутому листику и безошибочно извлекал оттуда удивительных жуков и насекомых, о которых потом вел длинные повествования.

Ниже вдоль склона, среди виноградников, проходило шоссе, продвигаясь по которому можно было достичь Ласточкина гнезда – маленького замочка, воздвигнутого в свое время каким-то бароном (у всякого барона своя фантазия!) на отвесной скале над морем, а также маяка Ай-Тодор.

И Гаспра, и Ай-Тодор помещались в полугоре. Внизу, закидываясь кверху лазурной пеленой, простиралось бесконечное морское пространство. Вверху над нами возвышалась горная цепь, Яйла, с изумительно красивыми, сероваторозовыми, легкими, воздушными скалами вершины Ай-Петри. Чудные сады с кипарисами, пиниями, кустами роз и глициний заполняли пространство между морем и скалистыми уступами Яйлы. Трудно было представить себе что-нибудь прекраснее чарующего крымского пейзажа.

На одной из террас Гаспры сохранилась старая подзорная труба на подставке. Она фигурирует, на заднем фоне, на одной из фотографий, изображающих Льва Николаевича в беседе с Чеховым. Обитатели санатория любили разглядывать через эту трубу живописный берег или пароходы на море…

В комнате Льва Николаевича жил престарелый, опустившийся и впавший в детство киевский профессор историк Иван Андреевич Линниченко. Никаких предметов, напоминавших о Толстом, в этой комнате не было.

Многие ученые, хоть и считались больными и отдыхающими, совершали длинные прогулки по побережью, исчезая иногда на два-три дня из санатория. Мне подобные развлечения были тогда недоступны по недостатку и сил, и средств.

Впрочем, однажды я дотащился пешком до Алупки (километрах в трехчетырех, помнится) и обратно, а раза два побывал с С. Г. Матвеевым в Ялте. Воронцовский дворец в Алупке со знаменитыми львами на террасе произвел на меня довольно сильное впечатление. В Ялте мы с Матвеевым осмотрели дом-музей А. П. Чехова, где царила хлопотливая сестрица писателя старушка Марья Павловна. Она сейчас же навалила и на меня, и на Матвеева разные поручения: насчет денег для дома, пайков и т. д. Странно думать, что, будучи старше меня более, чем лет на 20, Марья Павловна умерла всего год или два тому назад (1957), уже 93 лет от роду.

А домик Антона Павловича, такой веселенький, такой нарядный, такой уютный, выглядел и в 1922 году таким сиротливым! Столько забот и средств поглотила его постройка, и вот стоит он никому ненужный, опустелый: тот, для кого он предназначался, для кого были все труды и заботы, мало побыл в доме и преждевременно ушел из жизни.

Проживая в Ай-Тодоре, принял я однажды участие в многолюдной экскурсии ученых на вершину Ай-Петри. Поднявшись с вечера на плоскогорье Яйлы, мы переночевали на сене в сарае, принадлежавшем метеорологической станции, и затем ранехонько, еще в темноте, продвинулись к венчающим Ай-Петри скалам. Забравшись на самую крайнюю и высшую точку этих скал, я с другими учеными, мужчинами и женщинами, отдался восторженному созерцанию чудной, неповторимой картины побережья и моря, – картины, развертывавшейся, оживавшей перед нами и наполнявшейся красками вместе с восходом солнца. Солнце же подымалось прямо из моря, странно меняя свои формы, становясь то квадратным, то эллипсоидным. Вот полюбоваться-то на этот восход солнца мы и взобрались на Ай-Петри! И не были в своих ожиданиях обмануты. Моменты такой красоты, такого самозабвенного слияния с природой являются поистине высшими точками, до которых подымается наша жизнь, и не умирают в памяти.

В обычное время я предавался литературным занятиям в великокняжеском кабинете, лазил на вершины прибрежных холмов с выжженной южным солнцем травой, спускался купаться в море. У меня, как у обитателя сухопутных краев, не было только уменья ладить с прибоем, и однажды, вылезая из воды, я был повален и сильно избит волнами о каменистый берег, чем вызвал дружный смех группы сидевших и болтавших на берегу военных людей из санатория Дюльбер, расположенного в нескольких шагах от берега в белоснежном, выстроенном в мавританском стиле дворце. А как плавал тогда же один из этих товарищей! С легкостью чуть ли не дельфиньей уносился он далеко-далеко в море, смело рассекая волны могучими взмахами рук, время от времени перевертываясь на спину и будто не ведая утомления. Таких пловцов я до сих пор и не видывал.