Как рождаются и умирают монстры (СИ)

– Угу, где была его душа все эти годы? И, знаешь, что меня бесит во всем этом дерьме? Ведь нам ни черта не известно о нем. Он, вообще, человек? Я имею в виду, сейчас…

Когда встретил его первый раз, тогда у венгерской таверны, где подрабатывал, Антонин сразу почувствовал что-то общее между ними. Это было в глазах – они сияли особым светом. Том Риддл был мечтателем, чьи мечты распространялись далеко за границы магии, доступной обычным волшебникам. Он стремился узнать секреты, которые знали лишь избранные, вроде Слизерина или Мерлина, а потом продвинуться еще дальше, чтобы познать саму суть магии. И Антонин был таким же. Наверное, поэтому он так быстро согласился принять Метку. А Темный Лорд, вероятно, ощущал то же самое, поэтому сразу же принял его в ряды Пожирателей Смерти и выделил среди остальных спустя всего год. Особая милость Повелителя свалилась на Долохова неожиданно, он вовсе не грезил о ней, как остальные, но все равно получил ее, значительно раньше, чем многие.

До первой войны и в ее начале, Том Риддл совершенно однозначно был человеком – по его лицу можно было узнать, какие эмоции он испытывал. Правда, чем больше он экспериментировал с магией, меняя себя, тем сложнее было Антонину это сделать и тем реже он стал видеть в его глазах тот свет, к которому когда-то потянулся. В какой-то момент глаза Повелителя окончательно приобрели багряный оттенок, будто налились кровью. Но Долохов старался не придавать этому значения, оправдывая эти перемены потребностью в жертве на пути к великой цели.

Однако, из Азкабана его освободил уже не тот Том Риддл, которого он помнил, попав туда, и не судить книгу по обложке с каждым днем было все труднее.

Гермиона никогда бы не подумала, что будет переживать из-за недостаточной страстности своего вынужденного любовника. Их с Долоховым секс последние три дня был совершенно безвкусным. Они кончали как обычно, и их тела на мгновение обволакивала сладкая истома, но все это было каким-то искусственным. А когда Гермиона заглядывала Антонину в глаза, она не видела в них того огня желания, которым они горели все ночи до этого, зато видела задумчивость. Долохов вроде был с ней физически, но разум его дрейфовал где-то далеко. И эта отстраненность пугала девушку. Мысли о том, что она ему «надоела», как Мальсиберу его рабыня, невольно все глубже укоренялись в ее сознании.

А потом наступила пятница, и в поместье пришел необычный гость.

– Ты по-прежнему любишь белое полусладкое? – услышала девушка голос Долохова, доносящийся из гостиной.

– Да, когда дело касается вина, я непоколебим, – ответил незнакомый Гермионе мужской голос с явно восточноевропейским акцентом.

Чтобы услышать все детали разговора, она решила подойти поближе к распахнутой двери и шагнула вперед, но удача была сегодня явно не на ее стороне – под ногами скрипнула половица. Гермиона затаила дыхание и замерла.

– Лапонька, иди сюда. Познакомлю тебя с гостем, – крикнул Долохов.

Черт! Девушка выдохнула и расправив полы кардигана, показалась в дверном проеме.

– Извините, я… просто проходила мимо, – тихо проговорила она, сначала посмотрев на Антонина, который стоя у маленького журнального столика, разливал вино по бокалам, а потом переведя взгляд на стоящего рядом с ним седого мужчину в невероятно черной мантии.

– Конечно, как всегда, – усмехнулся Долохов, а потом сказал, передавая бокал гостю: – Эдвард, это Гермиона Грейнджер. Очень талантливая волшебница. Некоторые называют ее умнейшей ведьмой своего поколения.

Весьма официальное представление. Прозвучало как характеристика при трудоустройстве. Гермиона поймала на себе удивленный и одновременно заинтересованный взгляд седого мужчины, и ей стало не по себе.

Нет, нет! Он не мог так поступить!

– Я впечатлен, – произнес мужчина. – Считаю, что стоит упомянуть, что вы, юная леди, еще и очень красивы.

Гермиона вздрогнула и непроизвольно обхватила себя руками, будто подсознательно пытаясь спрятаться, а затем растерянно посмотрела на Долохова, который нахмурился, наблюдая за ее странным поведением.

– Лапонька, это мой…

Долохов не успел договорить. Гермиона судорожно выдохнула и резко развернувшись, выбежала из гостиной.

– Я что-то не то сказал? – удивленно вскинув брови, спросил Эдвард.

– Понятия не имею, что происходит, – пробормотал Долохов. – Ты пока располагайся, а я пойду поговорю с ней.

Гермиона пробежала всего метров двадцать, а потом свернула в боковой коридор и резко остановилась. Куда она бежит? Какой смысл? Покинуть поместье она не может. Прятаться бесполезно, он всегда находит ее. Какой же идиоткой она была, оставшись здесь. Она позволила Долохову утянуть себя в иллюзорную сказку, создающую видимость безопасности. Раньше его слова и действия казались ей приторной патокой, в которой хочется увязнуть, но теперь она воспринимала это как зыбучие пески. Нужно было уходить, когда была возможность, а теперь…