Как рождаются и умирают монстры (СИ)

Она неплохо знала Драко. И тот образ, который был у нее в голове, никоим образом не соотносился с образом бессердечного психа. В школе он был избалованным папенькиным сынком, который постоянно оскорблял ее из-за ее происхождения. Но несмотря на всю его к ней неприязнь, он никогда не применял к ней травмирующих проклятий и не поднимал на нее руки, даже когда она врезала ему тогда, на третьем курсе. Они с друзьями смеялись, частенько вспоминая, как трусливо тогда убегали слизеринцы, но позже она поняла, что он не дал ей сдачи не из страха, а лишь потому, что она была девчонкой. У него были какие-то принципы. Он просто не мог был садистом.

Долохов шумно выдохнул и ответил:

– Он за три недели двух рабынь извел.

Гермиона сглотнула. Неужели новый мир так сильно изменил его?

– Он их убил? – тихо проговорила она.

– Насколько я слышал, не сразу. Кто-то про пытки говорит, а кто-то про зверские эксперименты, которых их тела не выдержали, – сказал Долохов, а заметив, что Гермиона начала бледнеть, продолжил: – Поэтому не испытывай его, лапонька. Драккл его знает, что у него там в башке щелкнет от твоих слов… – Долохов отвернулся в сторону и, напряженно всматриваясь куда-то, добавил: – К тому же, у тебя тут и так врагов хватает.

Гермиона проследила за его взглядом и увидела Джагсона, который в этот момент подходил к компании гостей, стоящих недалеко от входа.

– Мда, неплохо ты ему саданула, лапонька, – Долохов усмехнулся.

Даже с такого немалого расстояния можно было увидеть уродливый шрам, который Гермиона оставила Пожирателю на прощание в свой последний день в Азкабане.

– Чем ты ранила его, кстати?

– Той железной тарелкой, в которой появлялась еда, – ответила Гермиона.

– Это объясняет, почему остался шрам – в Азкабане все пропитано многовековой магией. Но не помню, чтобы тарелка была настолько острой.

– Я заточила ее край о камни.

После этих ее слов глаза Долохова задорно блеснули, и он рассмеялся. И этот смех был таким простым и искренним, что Гермиона растерялась. Видеть его таким непосредственным было странно и непривычно. Не зная, как реагировать, она слегка покраснела и смущенно отвернулась, после чего заметила, что Джагсон, не мигая, смотрит прямо на нее. Явно недвусмысленное выражение его лица заставило девушку почувствовать себя неуютно. Долохов прав, она нажила себе еще одного врага. Но после услышанного о Малфое, она даже не знала, кто страшнее – новый враг, которого она совсем не знает, или старый недруг, о котором она узнала слишком много.

Прошло всего полчаса, а Гермиона уже почти задыхалась. Ловить на себе взгляды, выслушивать насмешки и видеть перешептывания всех вокруг было намного сложнее, чем она ожидала. В поисках хоть какой-то поддержки, Гермиона мертвой хваткой вцепилась в стоящего рядом Долохова и пыталась сконцентрироваться на лимонной воде, которую пила бокал за бокалом.

Нахождение рядом Пожирателя Смерти, которого боялись практически все присутствующие, помогло Гермионе избежать общения с Пэнси Паркинсон, которая лишь издалека, стоя рядом с Дафной Гринграсс, сверлила ее злобным взглядом, и Грегори Гойлом, жадно разглядывающим ее ноги.

Кроме того, похоже, Долохов и сам был не в восторге от повышенного внимания к его грязнокровке, поэтому пресекал любые, даже самые слабые попытки кого-то из гостей задеть ее. Но, когда подошедший к ним Мальсибер бросил скабрезную шуточку в ее сторону, и Гермиона впилась пальцами в его предплечье с такой силой, что, казалось, сейчас проникнет под кожу, он демонстративно указал ей на диван, где сидели другие рабыни.

Антонин надеялся, что хоть какое-то время его девочка сможет почувствовать себя более-менее расслабленно. К тому же он не сомневался, что она наверняка захочет увидеться со старыми школьными друзьями.

Гермиона очень старалась скрыть волнение, охватившее ее, пока она шла к дивану, где сидели Лаванда и Чжоу в компании трех девушек, с которыми не была знакома. Когда она была в паре метров от них, сидящие перевели на нее взгляд.

– Привет! – выдохнула Гермиона, подойдя к девушкам.

– Привет, Гермиона, – отозвалась Чжоу, слабо улыбнувшись. – Присядешь?

Гермиона опустилась на свободное место с краю и сцепила ладони, чувствуя неловкость и волнение.

Все взгляды сейчас были прикованы к ней, и она не была уверена, как на это реагировать. А еще она не знала, что сказать. Точнее, ей хотелось о стольком спросить девушек, но она не знала, с чего начать. Неловкое молчание разрушила Чжоу.

– Гермиона, как ты? – спросила она.

Гриффиндорка задумалась. Что она должна сказать? Она в рабстве, как и они. Она испытывает унижение каждый день, она находится в плену постоянного страха, ей снятся кошмары о погибших друзьях, ее тяготят моральные муки. Чем из этого она должна поделиться? Она была уверена, что ее проблемы не уникальны и каждая из сидящих тут девушек испытывает то же самое.

– Лаванда сказала, тебя бросили в Азкабан после торгов, а потом, как мы слышали, тебя купил Долохов.

– Да. Это правда, – слабо отозвалась Гермиона.