Как слышно

Биргики не были основной аудиторией маленькой пивной точки. Чаще всего наведывались непривередливые офисные мужики под сорок. Они заскакивали на пару часов, чтобы застрять между экраном компьютера и экраном домашнего телевизора за литром-другим. Когда литр-другой кончался, их глаза увлажнялись и смотрели на холодильники, будто те тоже превратились в экраны. И тогда Глеб думал, что на самом деле эти мужики мечтают остаться здесь навсегда, и если бы изобрели для них рай, то бар послужил бы его тизером. В какой момент получилось, что вокруг не оказалось ничего лучше пива? Скрашивало оно им душнилу-жену или путану-работу, или нет, конечно, сложнее – не скрашивало, не было вовсе дополнением, а было единственным прочным фундаментом? Многие из гостей ведь не смахивали на алкоголиков. Не все могли похвастаться пузом или одутловатостью, но перед уходом из бара и те бросали взгляд пожилой собаки, которая пронюхала, что ее ведут на прививку. В хорошем настроении Глеб воображал себя жрецом, передающим пастве заветный кусочек рая. Потом церемония закруглялась, он сосчитывал денежные дары, снимал фартук-рясу, приводил в порядок храм, запирал его на сигнализацию и выходил через переулок навстречу ночной Новослободской.

После смены правую руку постоянно хотелось держать разогнутой, иначе она, отяжелелая, чесалась на сгибе. Сильнее всего ныли ноги, от одежды пахло хмелем, а от свежего воздуха кружилась башка. Глеб садился на последний электробус и включал рэп: слушать инструменталы в таком состоянии не тянуло. «Бульвар Депо» читал, что за ним едет катафалк. За Глебом ехали следом чьи-то голоса, догоняли неразборчивым пчелиным роем. Звуки, правда, больше не били в голову, напротив, десятичасовая смена в душном баре притупляла слух, словно погружала под воду. Бубнеж гостей не запоминался. Впрочем, и гости попадались разные.

Один был очень высокий и румяный. Пришел, чтобы надраться, просидел до закрытия и под конец чуть ли не дремал. Глеб даже помогал ему вызвать такси.

– Ты молодой. Наливаешь тут, а тебе бы сейчас, друг, на площадь… – вываливались из румяного слова, когда он пытался застегнуть рубашку.

– Зачем на площадь? – устало спросил Глеб.

– Этих фашистов свергать. Слышал, скоро специальные коды? Коды введут на каждого, друг. Чтоб следить…

Глеб слышал. QR-коды обещали ввести в ближайший понедельник.

– Я переболевший, мне все равно.

– А ну и что? Переболевший! – Хотя такси румяного уже подъехало, он стоял у двери, не спеша уходить. – Тебе с этим жить еще, друг. Ты этого дерьма наследник. Как один священник в Германии… сначала за коммунистами, потом за евреями, а потом…

– Потом за мной. Да-да. – Известную цитату Глеб знал от Ани. – Но что бы конкретно случилось, если он бы не молчал?

– Что? – спросил румяный куда-то в пустоту.

– Этого пастора расстреляли бы сразу. Вместе с коммунистами. И все. И вся разница.

– Так ведь каждый должен не бояться… Не кто-то один.

– Если бы еще что-то сказать хотел действительно каждый, – грустно улыбнулся Глеб и открыл дверь, намекая, что беседа завершилась.

Добрался домой Глеб чуть позже обычного. На столе ждала пицца с анчоусами, заказанная мамой перед отъездом в загородный дом. К пицце был приклеен салатовый листочек из кубарика. Мама нарисовала на нем сердечко шариковой ручкой. Глеб кое-как почистил зубы и уснул, едва коснулся кровати.

Разбудил звонок от отца.

– Ты сдурел? – спросил отец, как еще недавно спрашивал наставник-сменщик.

– В смысле? – опешил Глеб. После внезапной ночевки у Ани он редко общался с отцом.

– Глеб, мама сказала, ты работаешь в баре.

– Да. Ты можешь заехать, и я тебе все объясню. Это лучше, чем грубить мне по телефону.

– Грубить! – передразнил хриплый отцовский голос. – Какой ты строгий. Давай через час тогда заеду? Мы, как я помню, хотели с тобой поплавать.

– Вообще сначала лучше позавтракать. Я еще с кровати не встал.

– Перед бассейном не завтракают, Глеб. Забыл?

Отец ездил на черной икс-шестой «бэхе» девятнадцатого года выпуска. Третье поколение, кожаные сиденья, скоростной шик. Глеба, вопреки его русской национальности, быстрая езда напрягала. Во время обгонов он вжимался в кресло и, стараясь не закрыть глаза, смотрел себе под ноги.

– Ты пойми, Глеб, я не против твоих отношений с этой дамой. Просто где эта дама? – спросил отец.

Мчались по Садовому, мимо Триумфальной площади с ее лощеными качелями и барами, дрыхнувшими в ожидании субботней гулянки.

– Аня в Германии.

– Вот именно. Если бы ты был ей нужен, она была бы в Германии? Подумай.

– Она уехала, потому что ее родителей прессовали за оппозицию, – кое-как складывал слова еще не до конца пробудившийся Глеб. Он надеялся, что упоминание протестного движа отца смягчит.

– Я слышал, – закашлялся отец, крутанув руль. – Все хреново, конечно, но ты тут при чем?

– Я хочу быть с Аней. А она – со мной.

– Что-то непохоже, что она с тобой. Глеб, вы бы все равно расстались. Молодая девушка рано или поздно рискнет попробовать нового. Да и ты… ты вот неужели готов всю жизнь быть с одной Аней?

Глеб никогда об этом не думал, но на всякий случай кивнул:

– Угу.