Как слышно

Дома я открываю ноутбук, затем папку с файлом про Глеба. И удаляю безвозвратно. Надеюсь, Андрей меня простит. Не вышло. Хоть Глеб порадуется. У него выйдет. Пролезть через ухо Сивки-Бурки – он же в каком-то смысле посторожил могилу отца, пусть не совсем дурак, совсем не Иван, но, по сути, младший. Он сделает выбор – выбор, в котором будут виноваты исключительно те, в чью пользу этот выбор не будет сделан.

На следующий день я складываю манатки в рюкзак. Минимум необходимых вещей. Мебель еще позавчера забрал грузовик к родителям на дачу. Они не одобрили мой план, но знают, что я поступлю исключительно по-своему. Ключи для хозяина квартиры кладу под коврик. Квартирка пуста, и очищенный от писанины ноутбук в сумке тоже тянет плечо пустотой. Я вызываю такси на Курский вокзал, а там электричка довезет меня за два часа до станции возле реки. Нет, не в Петушки. Не в рай, а в лимб, и не взят в дорогу одеколон в качестве химического Харона. Я сажусь в пустой вагон, он спешно покидает город, и вскоре за окном уже тянется бетонная стена с мелькающими граффити. Среди тегов нет ни одного пацифика, ни одного лозунга, ни одной латинской «з». Исковерканные буквы, мутные аббревиатуры, изредка классические заборные дразнилки.

Почему я удалил все? Путь моего героя едва начался, а последние дедлайны просрочены. К тому же он просил меня, это важно. Я хотел написать о примирении, но, похоже, о примирении говорить и поздно, и рано. Я должен был написать повесть в категории янг-эдалт, но история Глеба полна неканоничных для жанра ситуаций и моментов. Возможно, написать ее должен кто-то другой. Там меня слишком много, в том удаленном тексте. Чем больше мы пишем о себе, тем сильнее врем. Мы ведь знаем себя хуже других, что и спорить – без пары зеркал не увидеть собственной спины полностью. Просто так сложилось. Что хотел сказать автор? Автор, увы, не я.

Тетрадь с заметками и синопсисом, завернутая в нагруженный камнями пакет, выбрасывается в реку. Река у берегов еще не до конца растаяла, хотя по центру поток на редкость быстрый, громыхает на поворотах железной цепью бежавшего узника. На высоком берегу, покрытом рыжеватыми иголками, кое-где лежит снег. Я кутаюсь поглубже в курточку грибника, крепче затягиваю шарф на шее и спускаюсь вниз по склону. Там ждет лодка, похожая на каноэ, но чуть шире, выдолбленная из грубого среднерусского дерева. В лодке сидит знакомая девушка.

– Приветствую! – Язык не поворачивается сказать «добрый день».

– Здравствуйте. Что, как договаривались? – улыбается девушка и тут же осекается. – Блин, мне бы еще один звонок сначала.

– Без проблем. Конечно. Кому?

– Своему бывшему. Он сейчас в клинике, принудительно лечится.

– Торчал?

– Серьезно баловался. Чудом от тюрьмы слился. А теперь ему предлагают выписаться досрочно, но цена за это…

– Ему вот-вот исполнится восемнадцать.

– Вот-вот. Я попробую отговорить.

– Вряд ли выгорит. А наш общий знакомый общается с вами?

– Глеб? Нет, не знаю… он куда-то пропал. Я приходила к нему домой, но его мама сказала, что он там почти не появляется. Может, соврала мне.

– Что ж. Ладно. Тогда по плану?

– Да, в ту деревню. Там еще интернет ловит только по воскресеньям.

– Прям как надо.

Надя берет весло, и больше мы не говорим друг другу ни слова за все время, что она гребет, а я рассматриваю весенние сизые сосны. Надя спокойна, ничуть не удивилась моим вопросам. И в ее кривоватой улыбке я вижу искреннюю радость.