Как созвучны иволга и Волга!

Одна была, как утро в сенокос,
свежа, румяна, членами ядрёна,
взгляд голубой, а россыпью волос
напоминала свет осенний клёна.

Другая же, как зимний день, бледна,

стройна, изящна, но за карим взглядом
густела ночь, где звёзды и луна
то тень, то тайну стелют по фасадам.

Обычный быт, обычный городок:

заводы, школы, клубы, рестораны,
собаки в парке, ямины дорог,
звон колокольный, волжские туманы…

С одной бы можно было прочно жить:

растить детей, наращивать достаток…
С другой же погружаться в миражи,
где ни шкафов, ни гаражей, ни грядок…

Но молодости чист и честен пыл,

а потому верны её решенья:
обеих я так искренне любил,
что ни одной не сделал предложенья.

Для первой – тёмен, для второй же – груб…

В снах памяти просвечивают сквозь годы
их разный запах кожи, вкусы губ
и дрожь у них не отнятой свободы.

Книги

В этой тесной «хрущёвке» долго
На ля-ля не потратишь миги:
К потолку – стеллажи да полки,
А на них всюду – книги, книги.

У окна – стол, в углу – диванчик,

В его недрах тряпьё постели.
А хозяин-доцент – как мальчик,
Хоть виски давно побелели.

И на крохотной кухне чудом

Стеллажи уместил затейник,
А из скудной его посуды
Больше всех закопчён кофейник.

Был когда-то женат и честно

Нёс семейных забот вериги,
Но семье не хватало места,
А доценту – всё книги, книги.

Их чтение – жизнь, не леность,

Раз познание – жизни око;
Вот снимает, как драгоценность,
Он прижизненный томик Блока…

Не святой и не гениальный,

Для студентов – чудак занятный,
Но подвижник жизни вербальной,
Но хранитель мысли печатной…

Сын порой заедет под вечер,

Программист, книг не любит с детства,
Но ведь папа-доцент не вечен,
Миллионное здесь наследство.

«Для чего я слова выбираю…»

Для чего я слова выбираю
день за днём, и любя, и скорбя;
то зачёркиваю их, то черкаю?..
Я не знаю, поверьте, не знаю, может,
просто ищу в них себя.

Снова осень и небо сурово

топит дали и выси во мгле…
Как нужна мне сегодня основа —
то последнее Божие слово,
по которому я на земле!

«Рисунок сердца на томографе…»

Рисунок сердца на томографе
багрянец плещет на экран,
как клёна лист в кинематографе,
под ветром бьющийся в туман.

Прожилки, разбегаясь веером,

и коронаров узкотня
наглядно говорят, что севером
уже дохнуло на меня.

В заре заледенеют лужицы,

осенний воздух будет чист,
и так красиво он закружится,
оторванный от ветки лист!

«Эпоха, где все говорят…»