Как украсть миллион. Жизнь и удивительные приключения Бенвенуто Челлини, гения Возрождения

– Разумеется! Я прикажу ему, а вы принесите соответствующее прошение и счета для оплаты, – поспешно проговорил герцог. – Мой дорогой маэстро, я готов оплачивать все ваши расходы и не считаю это ни в малейшей степени обременительным для себя. Ваш талант заслуживает несравненно большего.

* * *

Как только Персей был открыт для обозрения публики, на площади Фонтанов собралась огромная толпа. Все в один голос расхваливали гениальное творение великого мастера, а студенты местного университета немедленно сочинили восторженные стихи на греческом и на латыни, листки с которыми положили к подножию статуи.

Отныне Персей стал достопримечательностью города, и Цезарио был чрезвычайно доволен этим. Вызвав к себе Бантинели, он сказал ему, полушутя, полусерьезно:

– Мессер Бенвенуто вскоре принесет прошение о покрытии его расходов на изготовление Персея. Позаботьтесь, чтобы эта бумага обязательно попала ко мне. Если я не оплачу счета Бенвенуто, он, пожалуй, меня убьет.

Часть 4. О том, что обещаниями нельзя насытиться, но можно перекормиться. О работе, требующей благочестия. О том, как птица-судьба больно клюет того, кто пытается схватить ее за хвост. Расставание с точки зрения житейской мудрости

– Если вы заговорили о доме, полученном мною благодаря милости его светлости, то позвольте напомнить вам, что герцог Цезарио распорядился не только приобрести для меня этот дом, но и переоборудовать под мастерскую за казенный счет, – говорил Бенвенуто герцогскому мажордому Бантинели, с которым спорил уже битый час. – Тем не менее, вы снабдили меня камнем, известью, песком и прочими материалами едва на четверть от количества, необходимого для переустройства дома, а остальные три четверти я купил на свои средства. Еще напомню вам, что вы так и не оплатили мне поставку дров, которые я использовал при отливке Персея, равно как и не заплатили за большую часть металла, пошедшего на эту статую, а между тем, я должен был побросать в печь всю свою оловянную посуду, чтобы не загубить литье. Позвольте напомнить вам также, что и моим работникам я платил за их труд опять-таки из своего кармана. Так вот, если вы подсчитаете все мои расходы, то убедитесь сами, что изготовление Персея принесло мне одни убытки, а я ведь надеялся заработать на этом моем лучшем творении. Его светлость обещал мне, правда, четыреста золотых за эту скульптуру, но не назначил дату выплаты, поэтому-то я настоятельно прошу вас, мессер Бантинели, возместить мне сейчас хотя бы мои расходы.

– Я удивлен вашей наглостью и самонадеянностью, синьор Бенвенуто, – сурово сказал Бантинели. – Вам недостаточно жалования в девятьсот золотых монет в год, которые вы выманили у его светлости? Вы хотите дочиста обобрать казну?

– Девятьсот золотых? Где они? – саркастически улыбнулся Бенвенуто. – Меня кормят обещаниями, выдавая крохи от моего жалования. Впрочем, мне не привыкать: покойный Папа тоже не спешил платить мне, но он, все-таки, рано или поздно расплачивался не обещаниями, а золотом. А у вас самой большой суммой, которую я получил до сего дня, были сто золотых задатка за солонку, что я сделал для герцога. Двести золотых монет за его бюст мне так и не выдали: боюсь, не дождаться мне и четырехсот золотых за моего Персея.

– Да как вы смеете сомневаться в словах его светлости? Поистине ваше нахальство ни перед чем и ни перед кем не останавливается, – прохрипел Бантинели, потеряв голос от негодования.

– С чего вы решили, что можете оскорблять меня? – возмутился Бенвенуто. – Пока вы будете употреблять выражения, приличествующие благородной должности, которой вы обличены, я с почтением стану разговаривать с вами, но если вы примете другой тон, то и я с вами заговорю только как с неким Бантинели, то есть так, как того заслуживает этот невоспитанный и грубый человек!

Заслышав такое, Бантинели вовсе лишился дара речи и вначале посинел, потом побледнел, делая какие-то непонятные знаки пальцами, а после побагровел и тут лишь отчаянно завопил:

– Кто ты такой?! Кто ты такой, я тебя спрашиваю?! Кто дал тебе право так разговаривать?!

– Кто я? – нахмурив брови, переспросил Бенвенуто. – Я – скульптор и ювелир, и в целом мире я такой один. Поэтому со мной за честь считают беседовать великие правители, а тебя они на порог не пустят, потому что люди, подобные тебе, попадаются десятками на каждом шагу.

Бантинели остолбенел и сделался земляного цвета.

– Еще я прибавлю, что не желаю более служить твоему герцогу: поскольку он допускает, чтобы со мной так плохо обращались его слуги, я уезжаю восвояси, – и, оставив продолжавшего пребывать в полной неподвижности Бантинели, Бенвенуто ушел.