Как вернувшийся Данте

– Я на своём месте, а ты? – молча сказал Стас.

Но! Никто из них двоих – даже не промолчал. Все они (оба-двое во всех временах) сейчас жили друг другом

– Я долго становился на своё место, – молча продолжил Стас.

Он имел в виду, что других мест (кроме его мест) – нет и быть не может. Наверное, он был прав – для этого мира.

Но! Не этот мир (мир Ильи и Яны) – не имел сейчас на него видов. А сами они (сейчас) – не видели никаких лишений (ни лишнего, ни слишком своего).

Если видишь чужими глазами,
То и любишь чужой любовью.
Я к тебе прихожу небесами,
Как приходят волна к изголовью.

Как идёт скакунов поголовье,

Устремляя зрачок вожака!

Наше зрение за века

Научилось любить любовью
Не такой, какой слышат уши,
А такой, какой видят душу.
Мы не просто живём на суше,
Переступать ногами!
Я могу сотворить богов
И переступать богами.

Я могу победить врагов

Или вовсе не быть врагами.

И каким я к тебе приду

И какую душу увижу.
Будем жить с тобою в аду,
Или будем немного ниже.

Яна – кивнула. Но! Даже кивком – ничего не промолчала (и не произнесла). Но! Её лицо – стало просто лицом. Лицом красивой женщины. Сейчас – ничего в нём не было. Ни жестоких сказок прошлого. Ни медленного яда настоящего. Ни равнодушной непостижимости будущего.

Но! История эта, как вы уже должны были понять, началась очень давно.

Настолько давно – что можно было вживую видеть, как новорожденный мир лучами лучится от счастья и боли; но – ещё не сказал Отец, что все это хорошо! Разве что – уже сотворил Он человека-Адама из праха земного и глины (то есть из погоста матери-Геи) и добавил в него образ свой, и почти получил в человеке свое отражение.

А чтобы жил человек – чувствуя, что живет он жизнями разными, вдохнул ему в лицо (как в основу любых отражений) полное своё дыхание: стал тогда (или – мог стать тогда) человек душою живой.

И нужны стали человеку живая и мертвая жизни!

Рассказывают, что любая жизнь – это зеркало; но – не из стекла или хорошо полированной бронзы: в таком зеркале не увидеть ни живую, ни мертвую души! Поэтому – необходимое нам всем зеркало получают исключительною и долгою шлифовкою глины, точнее, глиняных кирпичей мироздания.

Поэ-тически версифицируя: как за кирпич кирпичиком тело для выживания будет цепляться кровушкой, зрением, осязанием; и раз-множением родины (чтоб расползалась по глобусу); тот поэт на мосту между мирами (в чьём теле потом «воцарились» Пентавер с Цыбиным), когда-то «забежал наперёд самого себя» и и написал плохие стихи:

Феникс не откладывает яиц,
Что делает его яйцо уникальным.
Это маленькое мирозданье в определенных границах
Исполняет желания, даже если они банальны.

Вот и я исполняю желания:

Как за кирпич кирпичиком тело для выживания

Будет цепляться кровушкой, зрением, осязанием
И размножением родины, чтоб расползалась по глобусу.
Компас свое разложение всеоправдает пользой,

Дескать, ткну пальцем в цель

Ту, куда ветер дует.
Но Феникс не откладывает яиц
Не потому, что дурень!

А потому, что границы есть наивысшая пошлость.

Ведь пошлость – это то, что нельзя уничтожить,
То есть оставить в прошлом.

Когда я оставлю в прошлом очередного Феникса,

Очередного Железного Феликса
                                        признаю попросту пошлым -
Это я говорю прошлый и оттуда, где ветер дует!
Только я настоящий ни с кем и ни с чем не воюю

Вот, собственно, и всё о «кирпичах»; далее – нано-обожение: от-части и поэ-тому тайные каменщики-торопыги (тщась миром править) очень уж уповали, что сумеют мироздание до-строить.

Но (иногда) – глина (иногда сама собою, иногда – даже и в их нетвёрдых руках) начинала сиять аки чистый пламень солнца; иногда (даже это не-до-совершенное) зеркало – начинало жить жизнью волшебной и совсем уже было готово отразить и отобразить живую или мертвую душу.