Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

1 апреля 1944 года Кравченко приехал из Вашингтона в Нью-Йорк и сразу заявился к эмигрировавшему из СССР в 1921 году меньшевику Давиду Далину, с которым до того каким-то образом сумел познакомиться. Пребывавший в эмиграции с 1921 года, Далин в изданной в 1922 году книге «После войн и революций» предрек большевизму вырождение в бонапартистскую диктатуру, служащую интересам буржуазии. Видно, на этом они и сошлись с Кравченко. С места в карьер он поделился с ним своим намерением попросить политического убежища.

Далин, ошарашенный нежданным гостем, позвонил Юджину Лайонсу. Тот решение Кравченко не одобрил и посоветовал поскорее вернуться в Вашингтон, пока его отсутствие не заметили. Кравченко совету не последовал и в тот же день подал заявление о предоставлении политического убежища.

Лайонс знал, о чем говорил. Советский Союз немедленно потребовал выдачи беглеца. Президент Рузвельт склонялся к тому, чтобы пойти союзнику навстречу, но процедура экстрадиции нескорая, и он не дожил до ее завершения, а после – отношения с СССР разладились, и о выдаче уже больше речи не шло.

Страх

Покуда Рузвельт не умер, Кравченко семь месяцев пришлось скрываться от полиции в квартире знакомой. Жить в постоянном страхе для него было привычным. Перед войной он руководил строительством трубопрокатного комбината в Кемерове. С его приездом в город совпало проведение самого крупного политического процесса в Сибири – о взрыве метана на кемеровской шахте «Центральная», в котором обвинили 9 горных инженеров, якобы троцкистов. Отсюда – панический страх, парализовавший всех причастных к строительству. Агнесса Миронова-Король, вдова начальника Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю Сергея Миронова, вспоминала его рассказ о показаниях одного из получивших «вышку» инженеров: «все наши заявления про технику безопасности оставались без внимания, а когда взрывы произошли, нас судили за вредительство». К расстрелу были приговорены все подсудимые, правда, троим из них высшую меру заменили десятью годами лагерей, но год спустя двое из помилованных все же были расстреляны. Их всех вместе реабилитировали через 20 лет, в конце 1950-х.

«Посредине дня
Мне могилу выроют.
А потом меня
Реабилитируют.

Это я цитирую поэта Александра Аронова.

…Скажут: срок ваш весь,
Что-нибудь подарят…
Может быть, и здесь
Кто-нибудь ударит.
Будет плакать следователь
На моем плече.
Я забыл последовательность:
Что у нас за чем».

Думаю, страх был одним из мотивов, побудившим Кравченко и к побегу. Конечно, трудно себе представить, что после него он не входил в контакт с американскими разведслужбами, но, судя по всему, собственно изменнических мотивов в его поступке не было. Чего нельзя сказать о бежавшем полтора года спустя (в сентябре 1945 года) начальнике шифровального отдела посольства СССР в Канаде Игоре Гузенко. Этот – захватил с собой шифры и документы с данными советской агентуры, собиравшей на Западе «атомные секреты» США. Насколько известно, Кравченко отказался обсуждать с американцами какие бы то ни было детали, касающиеся советской экономики и поставок по ленд-лизу.

Авторство

В 1947 году книгу Кравченко издали во Франции полумиллионным тиражом. Это не могло понравиться французским коммунистам и их московским кураторам. В ноябре 1947 года в коммунистическом еженедельнике Lettre Française, издаваемом Луи Арагоном, появилась статья под названием «Как была сфабрикована книга Кравченко». В ней говорилось, что Кравченко – изменник, бросивший свою страну во время войны, алкоголик, да и книгу писал не он, а те, кто под его именем действовали по указке американских секретных служб.

Между тем мифическим персонажем был Сим Тома, чья подпись стояла под статьей. Скорее всего, опус изготовили в Москве, после чего в Вашингтоне – и вновь, скорее всего – решили нанести ответный удар. Холодная война в разгаре, коммунисты подставились, и их противники не могли этого упустить. Кравченко обратился с иском о защите чести и достоинства во французский суд.

«В зале исправительного суда, где до сих пор разбирались дела об украденных велосипедах или о драке двух соперниц, и где ныне слушается самое большое дело о диффамации, какое когда-либо пришлось разбирать французскому суду, переполнены все скамьи – публика, адвокаты, журналисты». Это из книги «Дело Кравченко. История процесса» Нины Берберовой, известной у нас благодаря мемуарам, открывшим многим из нас Серебряный век, мир неведомых нам садов где, по словам Андрея Вознесенского,

«Нимфы – куда бельведерам.
Сад летний. Снегов овал.
Откинутый локоть Берберовой.
Был Гумилев офицером.
Он справа за локоть брал».