Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

Арестованные поначалу отказались давать показания следствию, обещав дать пояснения только депутатам Петроградского Совета. Ничего не попишешь, двоевластие на дворе. Так что властям пришлось оправдываться перед Петросоветом, члены которого подозревали правительственные войска в расстреле революционера. Командующий Петроградским военным округом предъявил депутатам фотографии трупа Аснина, на которых были видны уголовные татуировки. «Фотографии с трупа Аснина производят гнетущее впечатление, – писали „Известия“ 20 июня. – На спине имеется татуировка такого циничного свойства, что криминалисты говорят о полной вероятности того, что убитый долго жил в среде уголовных преступников».

Что же это за татуировки такие, «циничного свойства»? Да вот же они, на фотографиях в прокурорском досье, и их описание в «Протоколе наружного судебно-медицинского осмотра трупа Аснина» от 19 июня 1917 года. «На серединной поверхности правого предплечья имеется фигура татуировки темно-синего цвета, изображающая голую женщину,… имя „Марфуша“. На серединной поверхности левого предплечья также знак татуировки, изображающий якорь и сердце, пронзенное стрелой. На спине… фигура татуировки, изображающая половой член,… под правой лопаткой крупное слово татуировки скорописными буквами „х…“»[17].

Для выяснения личности убитого следователь обратился за содействием к представителям уголовной милиции. Выяснилось, что Шлема Аронов Аснин (так звали убитого) – никакой не матрос-анархист, как писали о нем газеты, и на флоте «мещанин Киевского уезда» никогда не служил. Все больше по тюрьмам, с тех пор как в 1900 году впервые попал под суд за кражу с взломом (последний раз осужден за разбой в 1909 году).

В предреволюционный период рост преступности в Российской империи превышал прирост населения. После русских самыми частыми обвиняемыми были евреи и поляки – но лишь в имущественных преступлениях. Скажем, евреи чаще, чем не евреи, совершали мошенничество, подлог, и гораздо реже – преступления, связанные с применением насилия. Отчасти это связано с тем, что в течение полутора столетий торговля была едва ли не единственным дозволенным им занятием, отчасти – характерным для евреев умеренности в потреблении спиртных напитков. Так что Шлема Аснин был не вполне типичным представителем преступного мира.

В кармане Аснина (протокол осмотра от 20 июня 1917 года) обнаружилось письмо из Усолья Иркутской губернии, адресованное Симе и Косте и подписанное «Ваш друг И.Кохан». Сима – это Шлема, кто такой Костя, не знаю. «Друг И.Кохан» сообщал им, что сидит за разбой и хотел бы приехать, да не может, ему осталось сидеть 3 года, но он надеется получить отпуск. Рассказывал о своих планах после созыва Учредительного собрания отправиться в Ялту вместе с некоей «летучей группой». Задавал животрепещущие вопросы: «Есть ли у вас оружие? Легко ли можно его достать? Есть ли у вас деньги на оружие?»

По-видимому, автор этого письма – не кто иной как Илларион Кохан, бывший весной 1917 года членом иркутской организации анархистов-коммунистов. Известен тем, что на излете первой русской революции был участником одной из групп «лесных братьев», партизанивших на национальных окраинах Российской империи. Возглавлявший эту группу Александр Савицкий, в конце концов, застреленный полицией, стал легендой, своего рода местным Робин Гудом. Кохан отправился в Сибирь, оттуда бежал и был арестован в Одессе, на этот раз за чистый криминал. Поступив лакеем к графине Мусиной-Пушкиной, он вместе с другим анархистом похитил у нее драгоценности на 4 тысячи рублей[18]. Почти по Саше Черному.

«Анархист в сенях стащил
Полушубок теткин,
Ах, тому ль его учил
Господин Кропоткин!»

Тому или не тому их учили, но добрая половина арестованных на Даче Дурново оказались людьми с уголовным прошлым. Были опознаны личности еще нескольких воров-взломщиков, затесавшихся в ряды анархистов. Правда, из этого вовсе не следует, что они не могли быть идейными анархистами. Могли, еще как могли. Анархистка Евгения Ярославская-Маркон, сама позже проделавшая путь от гимназистки-революционерки до рецидивистки-воровки, дала этому целое обоснование. «…Кто же люди революции? – вопрошает она, отделяя их от „людей государства“ – полицейских, министров и прокуроров, которые по своей профессии никак не могут ими стать. – Ясно, – лишь тот класс, который никогда не может встать у власти. Таким классом является лишь люмпен-пролетариат… Преступный мир составляет основные кадры людей революции. Добавочные к ним – вечно „бузящая“, озорующая – литературно-художественно-артистическая „богема“ и еще профессионалы революции: – подпольщики-террористы и подпольщики-экспроприаторы, а также вообще наиболее непримиримые группы подполья: – анархисты и максималисты…»[19]