Как живые. Образы «Площади революции» знакомые и забытые

«…Современникам казалось вполне очевидным, что Россия больна. Спорили лишь о том: какова болезнь и чем ее лечить? Категорические советы, пророчества и проклятья раздавались в стране и за границей, на полутайных собраниях, в многошумных газетах, модных журналах, в кинжальных подпольных листках. Одни находили причину темной российской хвори в оскудении национального духа, другие – в ослаблении державной власти, третьи, наоборот, в чрезмерном ее усилении…» Эта цитата из трифоновского «Нетерпения» – на все времена, хотя время, о котором там говорится – 70-е годы позапрошлого века. Именно в них Юрий Трифонов обнаружил то «состояние смутного нетерпения и ожидания чего-то», которое охватывало молодых людей и тогда, и в преддверии 1917 года.

От нетерпения – лишь шаг до злодейства. Как говорил Григорий Померанц, «дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело». У Железняка ничто вроде бы не предвещало того, что с ним потом случилось. Шел в комнату, попал в другую, увлекся идеей свободы и сам же принял участие в ее уничтожении, противник насилия стал его участником. В смутное время такое случается, революции приносят всеобщее озлобление, выплеск всех пороков.

Было время, когда матроса Железняка и его соратников изображали ангелами, ему на смену пришло другое – мифы о революционерах-злодеях вновь заслонили их реальный образ… Он не был ангелом, каким его изображали в советское время, и не был злодеем, каким стали – в постсоветское. «Я знал интеллигентного матроса, который, говоря со мной о коммунизме, привлек в качестве метафоры синюю птицу счастья из Метерлинка – Анатолия Железнякова», – вспоминал Юрий Олеша, знавший его по Одессе.

Все герои описанных событий давно ушли в небытие. Самой реальной из них осталась та самая бронзовая фигура на «Площади Революции», которая к самому матросу Железняку имеет весьма отдаленное отношение. И может показаться, что ничего, кроме праздного интереса, его судьба не вызывает. Но это не так.

История повторяется. Каждое время вызывает к жизни свое собственное нетерпеливое поколение, которое мучается от несвободы и окружающего вранья. Поначалу – наивных идеалистов, не умеющих смириться с тем, что не могут влиять на происходящее в стране. А потом – возможны варианты.

Именно тревога за них, а не вялое перелистывание пожелтевших от времени биографий, заставляет снова и снова вглядываться в лица, замыслы и судьбы людей, ушедших в историю. Те идеи и взгляды, что сформировали и толкали на участие в исторических событиях героев этой главы, по-прежнему популярны и соблазнительны.

Нынче, на новом историческом витке, но старых дрожжах возрождается увлечение анархическим учением, оно вновь привлекает молодых и втягивает их в жерло следующего просыпающегося вулкана. Как ни странно, их не так уж мало. На окраинах моногородов и поселков давно не осталось никакой уличной политической активности, кроме анархистов. Дома исписаны анархистскими лозунгами и ссылками на их сайты. И матрос Железняк не забыт, его фото стало логотипом ежегодного анархо-феста «Черный Петроград».

Что будет с ними дальше? Кто-то примирится с существующим положением вещей и примется укреплять государство, как один из нынешних представителей официоза и депутат Госдумы, а в перестройку – анархист и почитатель Махно. Другие – не читают Кропоткина, а готовятся к гражданской войне, как те «фигуранты» дела «Сети» (организации, признанной судом террористической), что проводили тренировки по тайскому боксу в Арбековском лесу под Пензой. Там стоит памятник 17-летнему анархисту Николаю Пчелинцеву (однофамильцу одного из осужденных), повешенному в 1907 году за убийство жандармского унтер-офицера. Название страйкбольной команды «5.11» новых анархистов, по одной из версий, отсылает к дате его казни.

Российский анархизм ожил три десятилетия назад. Поначалу он был, по словам исследователя Николая Митрохина, мирным и травоядным, разговоры о «батьке Махно» не перерастали ни в какие насильственные действия. Позже движение отчасти переродилось – значительная часть коммуникаций перенесена в подполье, начались тренировки с оружием, в конце концов выстрелившим в рязанском лесу.

По историку-марксисту Михаилу Покровскому, история – это политика, обращенная в прошлое. Боюсь, дело обстоит с точностью до наоборот, история – это политика, обращенная в настоящее. Поэтому мне и захотелось узнать и рассказать, как там было на самом деле.

Глава 8 Иностранный консультант

Лето 1989 года, Москва

К немолодой русской актрисе приехал в гости американец, историк из Калифорнии Майкл Гелб. Время было уже не то, чтобы бежать от иностранцев как черт от ладана, но еще и не то, чтобы раскрывать им свои объятья. Во всяком случае, актриса отказалась встречаться с ним наедине, и гостя сопровождала сотрудница московского НИИ киноискусства. Это ее сын настоял на том, чтобы диалог был при свидетелях – береженого бог бережет.