«Какаду»

— А кто вам сказал, что вы сделали что-то плохое?

— Вы говорили о предателях.

— Совершенно верно. А вы что, другого мнения?

— Конечно. Я не заслужил этого. Я всегда был преданным гражданином…

Офицер изучающе посмотрел на него.

— Кажется, вы приняли это на свой счет?

— Да. В комнате ведь никого больше нет. Только мы двое…

— Ах, вы, оказывается, не в курсе?

Хольт молчал, не зная, что ответить.

— У вас есть, наверное, дома радио? — спросил, не дождавшись ответа, офицер.

— Да.

— И вы не слышали сообщений?

— Когда? — спросил Хольт осторожно, не понимая, что тот имеет в виду.

— Сегодня утром.

— Нет, — ответил он. — Я не слышал.

— Тогда зачем держите его в доме?

— Что?

— Радио!

— Я был в отъезде, — солгал он.

Офицер присматривался к нему с подозрением.

— Не знаете, что вчера пытались совершить покушение на жизнь фюрера?

— Я был в отъезде, — сказал Хольт. — Я ничего не знаю.

Офицер поднялся со стула, подошел к деревянному барьеру, за которым стоял Вильям Хольт, вытянул из кармана пачку сигарет и угостил его. Закурили, и тогда офицер сказал доверительным тоном, словно выдавал ему тайну исключительной важности:

— В главной ставке фюрера группа предателей подложила бомбу с часовым механизмом.

— Не может быть!

— Я вам говорю…

— Бомба взорвалась?

— Взорвалась под столом, за которым сидел фюрер.

— Это ужасно.

— Эти мерзавцы подготовили все по первому классу…

«Жаль, что эта бомба его не убила, — подумал Хольт. — Надо было его убить».

— Надеюсь, она не причинила вреда фюреру?

— Вы угадали, — сказал с оживлением офицер. — Помещение главной ставки было совершенно разрушено, но на фюрере нет даже малейшей царапинки…

— Это потрясающе! — признал Хольт, искренне изумленный.

— Нашего фюрера хранит провидение.

— Да. Я тоже так думаю…

— А предателей ждет заслуженная кара.

— Поймали их?

— А что бы вы хотели?

— Их должны покарать…

— Они схвачены и сейчас ждут военно-полевого суда.

— Их следует наказать очень сурово.

— Их повесят.

— Правильно, — с готовностью согласился Хольт. — Виселица — лучшее наказание для предателей.

В молчании они докурили свои сигареты. Офицер взял со стола приготовленные для Хольта документы и подал их ему.

— Когда и куда я должен явиться?

Офицер посмотрел на него.

— Сегодня в двадцать ноль-ноль на Западный вокзал, — объяснил он официальным тоном. — На перроне вас будет ждать офицер связи. Он доставит вас до места назначения. Это все. Желаю вам счастливого пути…

«Черт бы тебя побрал! — подумал Хольт со злостью. — Ты, здоровый, откормленный бык! Знаешь, где у меня твои пожелания?»

Однако он подал ему руку, потому что офицер протянул свою первым, и сказал с принужденной улыбкой:

— Спасибо, надеюсь, дорога будет удачной.

Он пошел к выходу, но в дверях задержался:

— Забыл еще спросить у вас, что мне нужно взять с собой?

— Ничего, — сказал сухо офицер. — Вам ничего не понадобится. А если вы имеете в виду одежду, возьмите что похуже. И так у вас заберут ее на склад.

«Ясно, — подумал с горечью Хольт. — Зачем покойнику в гроб хорошую одежду?»

Выйдя из ратуши, он сразу пошел в магазин. Но Гертруду уже не застал, она, как у них было с утра договорено, ушла домой, а обе продавщицы, пользуясь минутой затишья, считали дообеденную выручку кассы. Он коротко поздоровался с ними и прошел в контору рядом с магазином, где стал приводить в порядок квитанции и торговые документы. Это не заняло у него много времени. Он спешил. Проработал не больше часа, но сделал все, чтобы наиболее важные дела, связанные с фабрикой, оставить в состоянии, которое могло бы удовлетворить даже самого придирчивого налогового инспектора. Лучше не забивать себе потом этим голову. Вскоре у него и так будет достаточно поводов для тревог. К тому же хотелось избавить Гертруду от хлопот. Не верилось, что она сможет справиться со всеми обязанностями, которые теперь на нее свалились. Однако другого выхода не было, волей-неволей придется смириться с тем, что она возьмет в свои руки многочисленные дела по дому и на фабрике. Он утешал себя, что это не протянется долго. Надежда на скорый конец войны стала для него в эту минуту как бы новым символом веры. Он горячо цеплялся за нее, не в состоянии думать ни о чем другом. Стал даже прикидывать, что изменит или улучшит на фабрике, когда после капитуляции вернется домой. Старался забежать вперед, не принимая в расчет ни грозные последствия войны, ни навязанную ему новую роль солдата. Он все еще не мог относиться к этому серьезно, хотя понимал, что через несколько часов будет втянут в непонятные и таинственные события, но боялся думать об этом, и по-настоящему до его сознания доходило лишь то, что у него осталось уже мало времени.