— Я же сказал, что ты поедешь с детьми в Аугсбург, — пояснил он нетерпеливо. — Ты невнимательна, Гертруда, и не слушаешь, что я тебе говорю. Я решил избавиться от городского дома, а все движимое имущество перевезти в наше загородное имение. Так будет безопаснее. В создавшейся ситуации нет другого выхода. Мы должны разделить обязанности. Ты займешься детьми, а я делами предприятия. Думаю, около склада с инструментами можно будет поставить кровать. Как-нибудь я там устроюсь. Впрочем, это долго не протянется. Сейчас для нас самое важное — благополучно выжить до конца войны…
— Это невозможно.
— Что?
— Уехать в деревню не удастся.
Вильям нахмурил брови.
— Опять начинаешь?
— Ничего я не начинаю, — ответила она спокойно. — Я только констатирую факт…
— Думаешь, будет трудно перевезти вещи? — спросил он. — Не беспокойся. Я все улажу. Еще сегодня поговорю с Раубенштоком. В конце концов, ведь он владелец транспортного агентства. И сделает для меня все, что попрошу!
— Дело совсем не в перевозке.
— Я совершенно тебя не понимаю. Ты не хочешь ехать с детьми в деревню?
Гертруда молчала. «Теперь я должна ему это сказать, — подумала она. — Пусть знает, что его ждет».
Вильям взял рюмку. Отпил глоток вина.
— Это очень мило с твоей стороны, что ты не хочешь покидать меня, — сказал он с иронической усмешкой. — Мне тоже будет нелегко расстаться с вами. Однако меня утешает то, что до Аугсбурга недалеко и каждое воскресенье я смогу проводить там. И, прошу тебя, давай перестанем говорить на эту тему. Дело решенное, и я не намерен отступать.
— Знаешь, — сказала Гертруда, — меня это прямо бесит…
— Что именно?
— Твоя уверенность в себе.
Вильям выпил еще глоток и отставил рюмку.
— Моя дорогая, — произнес он с достоинством. — Больше всего тебя нервирует моя правота. Но я ничего не могу с этим поделать.
— Нет, — ответила она. — Возмутительно то, что ты решаешь так, как будто все зависит исключительно от тебя.
— А от кого должно зависеть, черт побери!
— Тебе не приходит в голову, например, что за время твоего отсутствия могли произойти события, из-за которых твои планы теперь неосуществимы?..
Он внимательно посмотрел ей в лицо, вдруг изменившееся и побледневшее. Ясно, она что-то скрывает от него.
— Какие события? — взорвался он со злостью. — Что это за события?
— Не кричи!
— Ну вот, пожалуйста. Будь столь любезна, скажи мне, что случилось. Сгораю от нетерпения услышать наконец новость, припасенную тобой к сегодняшнему вечеру…
— Как ты смешон…
— Ты это хотела мне сказать?
Она покачала головой.
— Нет, — возразила она, помолчав. — Я хотела тебе сказать, что нам придется расстаться.
— Что такое?
— То, что слышишь…
— Плохая шутка.
— Я совсем не шучу.
— Тогда я, наверное, ослышался! — перешел он на крик. — Повтори еще раз!
— Нам придется расстаться.
Вильям побледнел. Нервно схватился за воротничок и расстегнул его.
— Ты говоришь, конечно, несерьезно? — спросил он сдавленным голосом.
— Совершенно серьезно.
— У тебя есть любовник?
Она изумленно посмотрела на него. А когда до нее наконец дошел смысл его вопроса, не смогла удержаться от смеха. Вильям сорвался со стула и закричал в крайнем бешенстве:
— Замолчи! Перестань смеяться! Ты, ты — девка…
— Ты свихнулся?
— Я никогда на это не соглашусь! Понимаешь? Никогда!
— Это зависит не только от тебя…
— Посмотрим, — сказал он и нервно закружил вокруг стола. — Я такой устрою скандал, что тебе жить не захочется. Отберу у тебя детей. Лишу тебя куска хлеба. Понятно? Но, прежде чем до этого дойдет…
— Ох, перестань… — перебила она его. — Смотреть невозможно. Ведешь себя как последний идиот…
Он резко остановился.
— Ну нет, — закричал он. — Это переходит все границы. Ты еще смеешь меня оскорблять?!
— Потому что ты говоришь ужасные глупости, дорогой, — сказала она мягко, с нескрываемым весельем. — Ты даже не отдаешь себе в этом отчета…
Вильям развел руки театральным жестом.
— Если через минуту мне доведется услышать, что ухожу от тебя я, меня это не удивит.
Гертруда кивнула головой и спокойно сказала:
— Конечно. Говоря о расставании, я совсем не имела в виду себя. Это ты уйдешь от меня.
Вильям, опешив, с минуту внимательно приглядывался к ней, как бы желая удостовериться, не смеется ли она случайно над ним. Но в ее поведении не заметно было ничего такого, что подтвердило бы его предположение. Сейчас она выглядела очень серьезной, без тени усмешки на лице, не было на нем ни злобы, ни ожесточения, как во время ссоры, а только глубокое раздумье.
Он оперся руками о стол и наклонился к ней в ожидании и внезапной тревоге.
— Гертруда, скажи мне, — в его голосе прозвучала мольба, — что все это значит?
Тогда она отвернулась от него и, не глядя в глаза, тихо сказала:
— Тебе прислали повестку в армию…
V