«Какаду»

— Ладно, Мышонок, — ответил я. — Ты права…

— Мы так беспокоились о тебе, — сказала пани Марта. — Боялись, что не успеешь прийти до комендантского часа…

— Поезд опоздал.

— Я уже решила, что на вокзале облава.

— И это было.

— Боже мой! — вздохнула она. — Даже в сочельник не дают покоя. У них, должно быть, совсем нет сердца. И зачем только мучают людей? Ведь это так жестоко и глупо.

— Да.

— И много народу задержали?

— Почти всех, у кого был багаж. Проверяли очень тщательно…

— Но тебе удалось уйти?

— Помог случай.

— Боже мой! — вздохнула пани Марта. — Боже мой…

— Окружили весь вокзал. Все платформы…

— Как же ты сумел пройти? — спросила Юлия.

— Нормально, как обычно, через главный выход…

— И никто тебя не задерживал?

— Нет. Никто меня не задерживал. Я шел в обществе немецкого майора, которому нес чемодан. Жандармы, видя нас вместе, считали, что он нанял меня вместо носильщика. Таким образом мне и удалось выйти с вокзала…

За столом все повеселели, девочки смеялись, смеялась их мать, только я был по-прежнему серьезен.

— Тебе повезло, Алик.

— Да. Мне удивительно повезло.

— Расскажи подробнее, как это все было, — попросила Юлия.

— Стоит ли?

— Расскажи, Алик. Ужасно смешная история.

— Оставьте его в покое, дети, — вмешалась пани Марта. — Пусть хоть поужинает спокойно…

— Ладно, расскажу, — проговорил я тихо. — Расскажу вам все подробно, но только после ужина. Согласны?

— Хорошо, Алик.

Разговаривая с ними, я непрестанно думал о майоре, о том необыкновенном стечении обстоятельств и событий, которые позволили мне выпутаться из, казалось бы, безвыходного положения. Думал и о его многозначительном монологе, о том, что он говорил о палаче и жертве, но все еще никак не мог понять, что было нужно этому человеку, по-прежнему не понимал мотивов его действий, которые привели в конце концов к тому, что, спасая мою жизнь, он добровольно обрек себя на смерть, ибо уже с той минуты, как он подошел ко мне на перроне, с той самой минуты, как заявил гестаповцу, что багаж — его собственность, ему грозила смертельная опасность, ведь, если бы стало известно, что в чемодане, ему пришлось бы наравне со мной испытать последствия своего безрассудного и рискованного решения. Содержимое чемодана предопределяло как мою, так и его судьбу. Я думал обо всем этом, склонившись над тарелкой грибной лапши, а когда припоминал некоторые моменты минувшего дня, меня охватывала досада. До чего же нелепо я вел себя тогда, в купе поезда: зажав пистолет в руке, сидел напротив майора, подсознательно убежденный в своем проигрыше, и был глух к аргументам этого человека, безрезультатно пытавшегося убедить меня в том, что он мне не враг. Я отбрасывал все аргументы и не доверял ему; может, это было и правильно, но, несмотря на весь мой страх и тревогу, не следовало его оскорблять. Мне нужно было откликнуться на тот дружеский тон, который он стремился придать нашей беседе, быть может, тогда я больше узнал бы о нем и о причинах, побудивших его решиться на столь рискованный шаг, а главное, не случился бы такой неожиданный и печальный финал. Я был в значительной мере повинен в его смерти, весь смысл его поведения я осознал, лишь когда мы благополучно выбрались из оцепленного района вокзала, только тут вдруг — к сожалению, слишком поздно — я понял, почему до последнего момента он не обнаруживал своего истинного намерения и сохранял всю видимость человека, которого забавляет сам факт превосходства над противником, возможность в любой момент решить его судьбу. Теперь-то я знаю, что не это было единственной и самой важной причиной именно такого его поведения. Он решил преподать мне урок, предостеречь на будущее, а быть может, и показать, на каких шатких основах покоится наше существование, подкрепить фактом свой тезис о палаче и жертве. Я постепенно восстанавливал в памяти все сказанное им в поезде; в сущности, в его словах не было никаких откровений, но, если бы я не слышал всего того, о чем он так свободно говорил, я, наверно, так никогда и не сумел бы понять причин, управлявших им в тот момент, когда он обратился к крайнему аргументу в игре, которую мы затеяли с первой минуты нашей встречи и в которой, как мне казалось, последнее слово будет за ним. Впрочем, несмотря на столь трагичный для него финал, оно за ним и осталось, но об этом знал только я, и никто, кроме меня, никогда не узнает правды об этом событии, несущем в себе самые заурядные приметы времени — того времени, когда смерть появлялась неожиданно, а убийство из-за угла было будничным явлением. Я чувствовал себя, однако, в чем-то обманутым, даже одураченным — ведь я не хотел его смерти, хотя считал этого человека своим врагом; не хотел, чтобы он умирал; неожиданно меня осенило — я понял, что в этот вечер от наших рук погиб кто-то близкий, и в первый раз за последние годы осознал, что и они тоже теряют людей, которые должны жить ради того дня, что когда-то все же наступит.

— Налить тебе еще супа? — спросила пани Марта.

— Нет. Спасибо.

— Нравится тебе наша елка?

— Очень. Кто ее украшал?

— Юлия.

— Красиво нарядила. В самом деле, чудесная елка!