Какая музыка была!

Вильнюс, Вильнюс, город мой!
Мокрый воздух так целебен, —
Так целителен молебен,
Приглушенный полутьмой.

Поселюсь в тебе тайком

Под фамилией Межиров.
Мне из местных старожилов
Кое-кто уже знаком.

У меня товарищ есть

Из дзукийского крестьянства:
Мужество и постоянство,
Вера, сдержанность и честь.

В чем-то он, должно быть, слаб,

Но узнать, в чем слабость эта,
У литовского поэта
Только женщина смогла б.

Прародительница, мать,

Ева, Ева, божье чадо,
Ты дерзнула познавать
То, чего и знать не надо…

Сыро в Вильнюсе весной,

Летом, осенью, зимой,
Но целебен воздух твой,
Вильнюс, Вильнюс, город мой!

Над домом

После праздника – затишье,
Но уже,
            уже,
                  уже
Кто-то топает по крыше
На десятом этаже.

После праздничной бодяги

Встать до света – не пустяк.
Вкалывают работяги
На высоких скоростях.

Рождество отпировали —

Управдому исполать.
Хорошо в полуподвале
На фундаменте плясать.

А наутро, по авралу,

Снег бросать с домовых крыш.
После праздника, пожалуй,
На ногах не устоишь.

Крыша старая поката,

Не видна из-подо льда.
Гиря, ломик и лопата —
Все орудия труда.

Богу – богово, а кесарь

Все равно свое возьмет,—
И водопроводный слесарь
С крыши скалывает лед.

Приволок из преисподней

Свой нехитрый реквизит.
После ночи новогодней
Водкой от него разит.

Он с похмелья брови супит,

Водосточную трубу
Гирей бьет, лопатой лупит:
– Сдай с дороги, зашибу!

Снегом жажду утоляя,

Дышит-пышет в рукава,
Молодая, удалая
Не кружится голова.

Потому что он при деле,

И, по молодости лет,
Не томит его похмелье,
И забот особых нет.

Хороши работы эти

Над поверхностью земли,—
Предусмотрены по смете
Сверхурочные рубли.

Хорошо, что этот старый

И усталый талый лед,
Падая на тротуары,
Расшибается вразлет.

«У человека…»

У человека
В середине века
Болит висок и дергается веко.
Но он промежду тем прожекты строит,
Все замечает, обличает, кроет,
Рвет на ходу подметки, землю роет.
И только иногда в ночную тьму,
Все двери заперев, по-волчьи воет.

Но этот вой не слышен никому.

Памяти ушедшей

Эта женщина жила,
Эта женщина была,
Среди сборища и ора
Потолкалась и ушла.

Как со сборища когда-то,

Озираясь виновато,
Ускользнула без следа, —
Так из жизни – навсегда.

В мнимо-видимый успех

Разодета и обута,
Так ушла она, как будто
Обмануть сумела всех.

Продавщицы