Я начал стареть, когда мне исполнилось сорок четыре,И в молочных кафе принимать начинали меняЗа одинокого пенсионера, всеми забытого в мире,Которого бросили дети и не признает родня.Что ж, закон есть закон. Впрочем, я признаюсь, что сначала,Когда я входил и глазами нашаривал освободившийся стол,Обстоятельство это меня глубоко удручало,Но со временем в нем я спасенье и выход нашел.О, как я погружался в приглушенное разноголосьеЭтих полуподвалов, где дух мой недужный окреп.Нес гороховый суп на подрагивающем подносе,Ложку, вилку и нож в жирных каплях и на мокрой тарелочке — хлеб.Я полюбил эти панелью дешевой обитые стены,Эту очередь в кассу, подносы и скудное это меню.– Блаженны, — я повторял, — блаженны, блаженны, блаженны…Нищенству этого духа вовеки не изменю.Пораженье свое, преждевременное постареньеПолюбил, и от орденских планок на кителях старых следы,Чтобы тенью войти в эти слабые, тихие тени,Без прощальных салютов, без выстрелов, без суеты.
Старинное
Ездили на тройках в «Яр»,При свечах сидели поздно,И покрылась воском бронза,Диких роз букет увял.Но когда увяла этаБледно-розового цветаРоза дикого куста, —Не увяла красота.Но, едва увянув, сразуСтала краше во сто крат.Розы пепельные в вазуОпусти – пускай стоят.Жизнь ослабла. Смерть окрепла.Но прекрасен ворох пепла.Так забудь дорогу в «Яр»,Не печалься о разрыве:Стал букет еще красивей,Оттого что он увял.
«Льется дождь по березам, по ивам…»
Льется дождь по березам, по ивам,Приминает цветы на лугу.Стало горе мое молчаливым,Я о нем говорить не могу.Мне желанья мои непонятны, —Только к цели приближусь – и вспять,И уже тороплюсь на попятный,Чтоб у сердца надежду отнять.