Какая музыка была!

Умру – придут и разберут
Бильярдный этот стол,
В который вложен весь мой труд,
Который был тяжел.

В нем все мое заключено,

Весь ад моей тоски —
Шесть луз, резина и сукно,
Три аспидных доски.

На нем играли мастера,

Митасов и Ашот.
Эмиль закручивал шара,
Который не идет.

Был этот стол и плох и мал,

Название одно.
Но дух Березина слетал
На старое сукно.

«В Бутырках, в камере, на сорок…»

В Бутырках, в камере, на сорок,
На сорок пять, на пятьдесят
Подследственных сквозь муть и морок
Костяшки черные стучат.

Стоит жара в казенном доме

И духотою душит, но
Нет ничего на свете, кроме
Сухих костяшек домино.

На первый взгляд игра простая,

На самом деле, нет сложней, —
Колоду черную пластая,
Постичь закономерность в ней.

Занятье плодотворно наше:

Свой личный срок хотя б на треть,
Как можно дальше от параши —
Костяшками перетереть.

«Кто мне она? Не друг и не жена…»

Кто мне она? Не друг и не жена.
Так, на душе ничтожная царапина.
А вот – нужна, а между тем – важна,
Как партия трубы в поэме Скрябина.

Трое

По острову идут на материк
Сырые облака без перерыва.
Два зонтика имперских на троих,
Британия бедна и бережлива.

В блаженном смоге, в лондонском дыму,

В дыму-тумане голова гудела.
Фонтаны и дожди. И никому,
И никому ни до кого нет дела.

Эпоха… Спех… И все же, где забыт

Был третий зонтик? Вспомнить бы неплохо…
Упрется в площадь Пикадилли-стрит,
А там фонтан сухой и рядом Сохо.

Дождь не переставая льет и льет

Над Лондоном, над черными мостами,
И только бродят ночи напролет
Три человека под двумя зонтами.

«Как благородна седина…»

Лёле

Как благородна седина
В твоей прическе безыскусной,
И все-таки меня она
На лад настраивает грустный.

Откуда этот грустный лад?

Оттуда все же, думать надо,
Что я премного виноват
Перед тобой, моя отрада.

В дремотной темноте ночной

Мне слабо видится сквозь что-то,
Как ты склонилась надо мной,
Обуреваема заботой.

Как охраняешь мой покой,

Мой отдых над отверстой бездной.
Бог наградил меня тобой,
Как говорится, безвозмездно.

За мой земной неправый путь,

Судья Всевышний надо мною
Отсрочил Страшный суд чуть-чуть
Во имя твоего покоя.

«Затем, чтоб не мешать погибельной работе…»