Какая музыка была!

Затем, чтоб не мешать погибельной
                                                      работе
И утренним часам прерывистого сна,
Дом для гостей стоит почти что
                                                на отлете,
А там, где сам живет, есть комната
                                                    одна.

А в ней болельщик мой глаголом

                                                  и страстями
Испытывает стиль, до света жжет
                                                   свечу,
Приходит посмотреть, как я мечу
                                                  третями,
Как своего шара по-своему кручу.

Карибский окоем зелено-серо-сизый,

Береговой песок. Следы еще свежи.
Сияющим плющом охвачены карнизы,
И тысячами книг забиты стеллажи.

Живем, пока живем. А там, глядишь,

                                                        стареем.
Но продолжаем жить. И все чего-то
                                                       ждем.

И вот остался я вдвоем

                                   с Хемингуэем,
С «Иметь и не иметь» и с «Кошкой
                                          под дождем».

«Воскресное воспоминанье…»

Воскресное воспоминанье
Об утре в Кадашевской бане…

Замоскворецкая зима,

Столица
На исходе нэпа
Разбогатела задарма,
Но роскошь выглядит нелепо.

Отец,

Уже немолодой,
Как Иудея, волосатый,
Впрок запасается водой,
Кидает кипяток в ушаты.

Прохлада разноцветных плит,

И запах кваса и березы
В парной
Под сводами стоит
Еще хмельной,
Уже тверезый.

В поту обильном изразцы,

И на полках блаженной пытки —
Замоскворецкие купцы,
Зажившиеся недобитки.

И отрок

Впитывает впрок,
Сквозь благодарственные стоны,
Замоскворецкий говорок,
Еще водой не разведенный.

«Я замечаю в ней следы ума…»

Я замечаю в ней следы ума,
Жестокости и жесткости, и жалость,
И жалость, о которой и сама
Еще не знает или знает малость.

Я замечаю в ней черты отца

И собственные с ними вперемешку,
И, замечая, не стыжусь лица,
Скрывающего горькую усмешку.

Белая собака

Был снегопад восемь дней,
                                   а потом и мороз наморозил.
Не разметешь, не протопчешь,
                                    до соседней избы
                                               не дойдешь.
Здесь не поможет ничем
                                     не то что лопата —
                                           бульдозер.
Весь Первояну-поселок
                                   заставлен сугробами сплошь.

Разум и нищий инстинкт

                                   пребывают извечно бок о бок,
И неизвестно чему
                            эта бездомная, слабая,
                                    тощая белая сука верна.
Ради того, чтобы жить,
                                  от избы и к избе
                                        в небывалых сугробах,
В непроходимых снегах
                                   протоптала
                                                    тропинку
                                                                  она.

Tslun tschan

Этот остров Цлун-Чан – случайный транзит,
Потому что Калькуттский аэропорт
В связи с нелетной погодой закрыт
И желтым туманом к земле притерт.

Этот старый отель дело свое

Делать привык в темноте.
Эти девки внизу способны на все.
И на все способен портье.

Последний лыжник