Какая музыка была!

Поднималась – неисчислима,
Как на зов боевой трубы,
Половина Третьего Рима
В полночь, в пятницу, по грибы.

Только все это не охота,

Не рыбалка и не лыжня,
Не грибы, а другое что-то,
Вроде знаменья – знамя дня.

Что-то вроде религий новых,

Что возникли на склоне лет
Без основ и на тех основах,
У которых основы нет.

Из «почтовых ящиков» лезли

Академики на ледник,
Не сиделось в казенном кресле
Грибникам, браконьерам, если
Сын Гермеса вселялся в них.

На природу людей манило,

Прямо в лоно вела стезя,
Но нисколько не изменило
То, чего изменить нельзя.

Вновь попрятались горожане

В распрекрасных своих домах,
Там, где 007 на экране,
Выполняющие заданье,
Полыхают в полупотьмах.

А в лесу, на лыжне проложенной

Частью воинской, в поворот
Лыжник старенький осторожно
Косным шагом войдет вот-вот.

Самый лишний из самых лишних,

На лыжне вполне призовой,
На солдатской, последний лыжник
Крестный путь завершает свой.

И в предмартовский день мороза,

В благодатные минус три,
Он сморкается. Кровь склероза
На лыжню летит из ноздри.

Троицкий

Самое последнее ремесло хвалю…

Григорий Сковорода

Над семью над холмами,
Возле медленных вод,
Помню, Троицкий в храме
Вместе с хором поет.

Петь и плакать – призванье.

И выводит он стих,
А потом в ресторане,
А потом и в пивных.

Начал это при нэпе,

Дань ему отдавал,
Молдаванские степи
Во хмелю воспевал,

Кем он был, этот старый

Человек из пивной,
Обладатель гитары
С дребезжащей струной.

Был хмельным и бездомным

Гражданином страны
Со своим, незаемным
Дребезжаньем струны.

И, зане дребезжало

В той струне волшебство,
Вашей зависти жала
Изъязвили его.

И не левый, не правый,

Не промежду, а вне,
Он для всякой расправы
Был удобен вполне.

(Никакой не любовник,

Уличенный тобой,
А удобный виновник
Для расправы любой.)

За свои за печали,

За грехи, за вины
Вы его уличали,
В чем себя бы должны.

Вы на нем вымещали

Все свои неправа,
А ему не прощали
Волшебство мастерства.

Не давали поблажки,

Позабыв «…не суди»,
Разрывали тельняшки
У себя на груди.

Страшным голосом ровным,

На палаческий лад,
Объявляли виновным:
Мол, во всем виноват.

В том, что гений не гений,

Но призванье имел,
А других прегрешений
Совершить не посмел.

Ваш палаческий метод

Бил его наповал.
Только Троицкий этот
Это все сознавал.

Мы стенаем и ропщем

От людского суда,
Ну, а Троицкий, в общем,
Не роптал никогда.

Бормотуха

1