Какая она, Победа?

Толя глянул под ноги. Прямо под ним по правобережной дороге ползли едва различимые человеческие фигурки, в глубокой тени каньона тускло поблескивала сизая лента Нарына, отбитая от берега прерывистой каймой грязно-белых наледей. Шума реки слышно не было, и это лишний раз напоминало о том, какой долгий спуск его ожидал, какой небывалый «гвоздь программы» предстояло ему, Толе Балинскому, сейчас выполнить.

Очень хотелось курить. Наверное, он все-таки нервничал. Наверное, что-то похожее испытывают и парашютисты, когда им нужно сделать решающий шаг в пустоту. Что ж, сам напросился. Сам подсказал идею. Сам отстаивал ее, убеждая, что простейший способ сбросить с 1300 трос — это спуститься на нем, привязавшись к концу. И вот этот стальной одиннадцатимиллиметровый трос в руке. В другой — пять кабелей телефонного провода, которые тоже нужно спустить к правобережной дороге, к створу. Толя еще раз проверил грудную обвязку, кивнул ребятам, изготовившимся у лебедки:

— Можно.

Первая серьезная работа. Когда прибыл в Кара-Куль, когда 9 декабря 1964 года пришел оформляться к Бушману на участок освоения склонов, думал, сразу начнутся такие задания. Не зря же Бушман зачислил его по шестому разряду. Толя не был ни плотником, ни монтажником, а самая высокая ставка за красивые глаза не дается, ее отработать надо.

— Условие одно, — жестко сказал тогда Бушман, — делать все, что скажут. Без разговоров.

Что ж, Толя для этого и приехал. А получил распоряжение учить оборщиков. Вместо сверхсложных заданий, стенных маршрутов к недоступным пока точкам изо дня в день терпеливо показывать случайным для гор людям, как правильно вязать узел проводника, как страховать товарища через выступ, как по звону металла определить, надежно ли забит крюк.

А только подготовил несколько групп, получил другое задание. И опять не лучше. Ехать в Ташкент, по альпинистским лагерям, куда угодно и доставать, доставать, доставать снаряжение, без которого на створе, как на хорошем восхождении, в общем-то, нечего делать.

Нужно добыть сотни метров веревки и репшнура, скальные крючья и карабины, страховочные пояса и горные ботинки, молотки, блоки, даже светозащитные очки, настолько слепили в солнечный день белые известняковые плиты. Веревка о камень быстро истиралась, а в сорокаградусную жару намного теряла в прочности. Трикони из подметок вылезали «с мясом» через несколько дней работы, пришлось изобретать собственные способы крепления триконей, переделывая рабочие ботинки на свой, каракульский, лад. Наладили производство крючьев. Даже карабинов. И все же их не хватало, и товарищи, к которым приходилось обращаться за помощью, недоуменно пожимали плечами.

— Что вы там, едите их, что ли?

— Скалы едят.

Конечно, это были временные поручения. Бушман ничуть не собирался использовать Балинского только в роли инструктора и «толкача» — у начальника участка освоения склонов имелись на этот счет свои планы.

Несколько категорий рабочих сложилось на створе. Первая — кадровый строительный люд, привычный к самой нелегкой работе, имеющий по нескольку специальностей и теперь под руководством Володи Аксенова овладевающий навыками оборки и скалолазания. Вторая категория — это «пацаны». Так называли молодых ребят, приехавших по комсомольским путевкам, зачастую сразу после школы или армии. В большинстве своем они не имели специальности, и учить их приходилось не только обращению с веревкой, но и тому, как держать топор, пилу, каким концом забивается в доску гвоздь. Третья категория окончательно сложилась с приездом Толи.

Это альпинисты. Их собрали в одну бригаду, командовать предложили Балинскому. На оборку их не ставили, это было бы не по-хозяйски. Им поручалось только то, что оказывалось не по силам другим.

На голове каска и вязаный подшлемник. Под ногами пятьсот метров стены и река Нарын. Операция обеспечивается усилиями бригад верхолазов Анарбаева и Абрамова, Андреева и Петрова, хозяином отметки «1300» Беником Майляном.

— Может, вечерком кофе организуем, — кричит Беник, — как настроение?

— Нормально, — отвечает Толя, — возражений нет.

— Тогда поехали! До вечера?

Толя кивает головой, монтажники Вадима Гришаева взялись за рукоятки лебедки. Трос ожил, подался, Толя оттолкнулся от скалы. Снова и совсем некстати захотелось курить. Только сейчас курить! Ребята осторожничают, спускают медленно, и он подолгу застревает в воздухе, как нарочно, в самых неуютных для ожидания местах. Да и ждать-то, собственно, нельзя, трос может лечь на уступ, накопить слабину, а потом выдать такую порцию свободного падения, что и костей не соберешь. Надо уходить в сторону от полок, на отвес, но трос не очень позволяет разгуливать, это не веревка. А еще он может зацепить дурной камень, столкнуть на голову. А еще ветер!

Свитер, пуховка, штормовка — и насквозь!

Я уж решил, миновала беда.

И удалось отвертеться.

Вдруг подкатила шальная звезда Прямо под сердце…