Какая она, Победа?

Все ожили, замахали руками. Если б он смог сесть! Если б он смог забрать хотя бы Морозова! Хотя бы сбросили бензин! Ребята принялись вытаптывать в снегу большущие буквы — БЕНЗИН! Прочтут сверху? Догадаются?

Из кабины выпорхнул вымпел. В нем записка. Сесть не могут, группе придется идти до вертолетной площадки, расположенной ниже по Саук-Даре.

Но помощь близка, держитесь! И главное: если Сидоренко погиб и оставлен на вершине, разойдитесь и ложитесь на снег. Если Сидоренко не обнаружен, встаньте в круг. Если Сидоренко с вами, встаньте в одну линейку…

Никто из них никогда в жизни не выполнял с таким волнением и готовностью эту простую команду. Вот они в одной шеренге. Все в порядке, и Саша Сидоренко с ними. Вертолет улетел, перед ними был все тот же ледник Большая Саук-Дара, все та же упряжь с больным товарищем, в которую вновь надо впрягаться. Но теперь о них знали.

На четвертый день они вышли к воде. Это был полноводный ручей, он с плеском катил прямо у самых ног. Воду можно было зачерпнуть ладонью.

Кружкой. Кастрюлей. Можно было лечь прямо на лед и с матовой полупрозрачной кромки пить и пить эту воду, от которой ломило зубы. Так нельзя пить. И уж конечно, врач экспедиции должен был бы не допустить это варварство, в конце концов запретить даже! Как они пили! Как он пил сам!

До бульканья в животе. До умопомрачения. Оторвутся от воды, отойдут от ручья, и снова назад, к воде, как будто она вновь может исчезнуть, и теперь уж навсегда.

В лагерь Ачик-Таш их доставили вертолетом. Когда Шиндяйкин вылез из кабины, ребята-армейцы долго не могли признать в нем того доктора, который сносил их на вратарской площадке в борьбе за мяч. Что удивительного, если человек потерял в весе 10 килограммов? А ведь его не мучила проблема избыточного веса, ни грамма лишнего.

Не это главное. Главное в том, что сил хватило на все и что никто не разочаровался ни в себе, ни в своем товарище. Хорошо, что они снова в Ачик-Таше. Хорошо, что здесь есть зеленая травка и ее можно потрогать рукой. Хорошо, что они улетят на отдых в Фергану, где обязательно навестят киоск «Соки — воды» и уж там-то душу отведут, можно не сомневаться!

С лица сходят бурые клочья обожженной кожи. Медленно подживают полопавшиеся губы, говорить и улыбаться теперь не так больно.

Экспедиция продолжается.

Пик коммунизма

Улетая, Чижик подарил Балинскому свои пуховые брюки: на память.

Сдружились они за прожитые вместе дни, а теперь неизвестно, когда увидятся: у одного в небо тропинка протоптана, у другого — в горы…

Высотные костюмы шились для парашютистов по специальному заказу, и шелк был для них покрепче, и пух погуще, так что подарок Балинский получил царский. После трагедии на 7100 мечтать о прыжках на Памирское плато не приходилось, но альпинистская часть программы, включая сюда и отдых в Фергане, осталась без изменения. Надо было только дождаться Галкина, вылетевшего в Москву в связи с событиями на пике Ленина.

В первый же день отдыха неприятный разговор с Валей Сулоевым.

Валентин сказал, что весь «пух» является экспедиционным имуществом, и он, Сулоев, будучи ответственным за снаряжение, не позволит разбазаривать его направо-налево, кому попало. Слова эти Толю задели, он вспылил.

— Ну что ж, — стараясь быть спокойным, сказал Сулоев, — можешь не ехать в Дараут-Курган. В вертолет ты не сядешь. Во всяком случае, до возвращения Галкина…

Толя уехал в Дараут-Курган. И несколько дней промаялся у взлетной площадки, глядя, как садится и взлетает вертолет, как группа за группой покидает пыльную, плоскую, чертовски надоевшую долину Чон-Алая.

Улетел Кочетов. Улетел Стрельцов. Они всячески выражали свое сочувствие, свою надежду, что там, на Фортамбеке, все-таки встретятся и будут вместе.

Надежд на такой исход у самого Толи было мало. Слабовато сходил на пик Ленина. Не смог принять участия в спасательных работах. Вдобавок получил несколько сердитых замечаний от Галкина по поводу «выражений», а это было и вовсе ни к чему. Словом, встречи с Тимофеичем он и ждал и опасался, тем более что неприятностей Галкину хватало и без какого-то там Балинского, своих забот по горло!

Прилетел Галкин. Слушал нетерпеливо, хотя Толя и не собирался пускаться в длительные объяснения.

— Лезь в вертолет. «Пух» вернешь. Бог с ним, Толя, с «пухом», чтоб разговоров не было…

За три дня поднялся на плато. По всему ребру «Буревестника» были навешены перила — память о прошлогоднем десанте. Перила, казалось, были оставлены только вчера, и ими можно было пользоваться, хотя и с оглядкой.