Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

Физика-теоретика М. П. Бронштейна Чуковская впервые увидела весной 1931 года. С ним ее познакомил его друг Ц. С. Вольпе. Бронштейн начал ухаживать за понравившейся ему молодой женщиной (вспомним хотя бы обилие цветов, преподнесенных от его имени Чуковской в день ее выписки из роддома). Через какое-то время она обратила на него внимание и полюбила. В итоге семья распалась. Вольпе не мог с этим примириться, пытался добиться воссоединения с женой и дочерью, но только усугублял свое положение. Лидия Корнеевна в «Прочерке» изобразила одну из попыток Вольпе добиться воссоединения семьи:

«Я и Люша продолжали с Цезарем встречаться. Отлучать дочь от отца ни я, ни Митя не собирались. Но Митя, после одного нанесенного ему Цезарем оскорбления, видеть Цезаря Самойловича у себя в доме не желал. Однако, не желая, терпел Цезаревы визиты на Загородный, стараясь не усложнять и без того сложное мое положение.

Оскорбительный эпизод произошел еще тогда, когда Митя жил на Скороходовой, а я на Литейном… Однажды днем работали мы у него в комнате. Я сидела за бюро, перечитывая страницу, а он стоял у книжных полок, уткнувшись очками в том английской энциклопедии. В комнату без стука вошел Цезарь. Даже не вошел, а вбежал. Оба мы – я, подняв голову от рукописной страницы, Митя – из-за раскрытой книги – с недоумением на него поглядели. Вид у Цезаря Самойловича был встрепанный. Еще не отдышавшись от бега по лестнице, он продолжал бежать и притом прямо на Митю. Митя опустил книгу, выжидая.

– Ты негодяй! – закричал Цезарь, подбежав к нему ближе. – Я ввел тебя в свой дом, а ты разрушил мою семью!

– Неправда, – сказала я. – Ты прекрасно знаешь, что разрушать и нечего было, никакой семьи у тебя никогда не было.

Митя захлопнул том энциклопедии и аккуратно поставил его на место.

– А ты – нет, ты не негодяй, – сказал он. – Думаю, ты в общем даже хороший человек. Незлой, талантливый. Но, понимаешь… как бы это тебе объяснить?.

Митя подыскивал слова.

Цезарь глядел на него, примериваясь – ударить? не ударить?

– Лида все объяснила. Мне добавить нечего, – сказал Митя.

Тогда Цезарь повернулся и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.

Митя снял с полки и снова раскрыл тот же том той же энциклопедии».

Бронштейн покорил сердце Чуковской не только цветами. Обворожило женщину снисхождение к ее недостаткам. Лидия Корнеевна вспоминала:

«.. Меня удивляла и трогала Митина снисходительность. К моему неумению хозяйничать, к моей поглощенности литературной работой, к рассеянности.

Однажды осенью он вошел ко мне в комнату с двумя зонтами под мышкой. Оба одинакового фасона и цвета.

– Красивые, – сказала я, по очереди раскрывая зонты. – Спасибо. Но скажи, почему же два сразу?

– Видишь ли, – объяснил Митя голосом весьма деловитым, – один ты завтра оставишь в трамвае, а другой еще побудет у тебя немножко.

В этих словах не содержалось никакого упрека, а всего лишь ясное обо мне представление.

Так же иногда с какой-нибудь книгой: Митя приобретал два экземпляра сразу: “Один ты дашь кому-нибудь почитать и забудешь кому, а этот, – он держал в руках “Жизнь в цвету” Анатоля Франса, – этот у тебя поживет немного”.

Однажды Митя купил мне в подарок маленький чайный сервиз: четыре чашки с блюдцами, фарфоровый чайник и четыре тарелочки. Подарил утром. Вечером ушел в гости, а ко мне пришли мои. Я поила их чаем из новых чашек и нового чайника. После ухода гостей я сразу легла спать. Так устала, что посуду не вымыла и даже не отнесла из комнаты в кухню. Увиделись мы с Митей только вечером следующего дня. Утром, уходя на работу, он новой посуды в кухне не приметил.

– Ты уже все чашки и блюдца разбила? – спросил он, вернувшись. – И чайник тоже?

Интонация человека, поставившего интересный эксперимент: сколько хрупких предметов в день свойственно мне разбить?

Как веселились мы оба, когда я показала Мите все чашки – целехонькие! И тарелочки! И блюдца! И чайник!»

Сблизила Чуковскую с Бронштейном и совместная работа (автора и редактора) над книгой «Солнечное вещество» (Л., 1936).

Наконец-то Лидия Корнеевна обрела не только нравящуюся ей работу, но и мужчину, без которого нельзя жить, которого она будет любить до конца своей жизни. Такую ситуацию люди обычно называют счастьем. Но длилось оно недолго – пока не наступил 1937 год.

Глава 3 Звонок в дверь

Роковой 1937-й

В автобиографической повести «Прочерк» главу «Еще жива» Чуковская начинает так: «Тридцать седьмой еще не наступил – он еще только вот-вот наступит. А я хочу еще немного подышать воздухом кануна… пусть даже и не одними радостями, а и бедами его».

Беды – это нападки на талантливых литераторов, сотрудничающих с редакцией, руководимой С. Маршаком, – А. Введенского, Б. Житкова, Н. Заболоцкого, Н. Олейникова, Л. Пантелеева, Е. Тагер, Д. Хармса. Их яростно ругают. Но все они еще живы, еще все на свободе.

Но вот и Новый – роковой 1937-й – год на пороге.