Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

«Спать днем мне некогда. Если Нюша гуляет с девочкой, то я спешно читаю рукописи или с авторами работаю… Но обычно я высыпаюсь ночью.

Тусю я видела 3 раза за все время, мельком, в Гизе; Житкова – 1 раз; Шурочка [Любарская] 2 раза была у меня. Туся страшно занята – вся редработа лежит на ней и на С. Я. У них сейчас очень интересно, и я горюю».

Через два месяца сообщила: «Я очень страдаю оттого, что совсем оторвана от Детотдела. По слухам – они сейчас совсем по-новому работают, наладили связь с заводами, школами и т. д. В Маршака я верю, как никогда. Он человек с чудесным, крупным чувством эпохи, времени. И это чувство помогло ему создать новую систему, школу редакционной работы. Блестящей победой этой системы явился “Рассказ о великом плане” Ильина, признанный в Америке, Англии, Германии и СССР, а ведь создал эту книгу не Ильин, а Маршак».

Через некоторое время Лидия Корнеевна полностью оправилась от родов и смогла целиком включиться в работу маршаковской редакции. Но семейная жизнь начала давать трещину.

3 июня 1932 года Чуковская написала отцу из Сестрорецка: «Мы уже дней 5 на даче. Хорошо. Лялька процветает. Продуктов нет, но мы привыкли. Цезарь приезжает часто, привозит хлеб и керосин… Цезарь написал первую главу для Брауна. Очень голодно и беспризорно он живет. Хоть бы скорее уехал в Ганджу. Там сытно и без чуковской злой ерунды. Но тогда я останусь совсем беспризорной». Но тут же Лидия Корнеевна добавила: «Но чем хуже, тем чаще я встречаю такую чудесную людскую доброту. Например, Лидия Моисеевна [Варковицкая]… Или Туся [Габбе]. Или Митя».

Митя – Матвей Бронштейн, с которым у Чуковской начался роман. Имя Бронштейна в письме объясняет, казалось бы, странную фразу: «чуковская злая ерунда». Злая ерунда – это ее измена мужу.

Матвей Бронштейн

Окончательный распад семьи произошел осенью 1934 года. Лидия Корнеевна, взяв с собою дочь, уехала из квартиры родителей, где она проживала вместе с Вольпе, и на некоторое время поселилась у своей подруги А. И. Любарской, также работавшей под началом Маршака. Вскоре Чуковская написала отцу:

«Я не хочу, чтобы ты пребывал в панике. Поэтому тороплюсь сообщить тебе, что:

1. Я здорова.

2. Люта тоже.

3. Мы находимся в очень хорошем месте, у нас есть деньги, мы сыты и совершенно неразлучны.

У меня к тебе, конечно, имеются просьбы. Одна из них – первая – самая большая изо всех, с которыми я когда-либо к тебе обращалась или обращусь. Не знаю, как передать словами весь ее объем, всю ее серьезность и важность. Вот она – ни о чем не спрашивай Цезаря и ни о чем его не проси. У нас с ним свои счеты, и всякое вмешательство с твоей или чьей-то стороны необыкновенно мне повредит. Свяжет меня по рукам и ногам и навяжет мне на шею много новых грузов. Добейся того, чтобы никто из родных не вступал с ним ни в какие разговоры и не задавал ему никаких вопросов».