Какие они разные… Корней, Николай, Лидия Чуковские

В расставании с жизнью была определенная очередность. «Прежде всего стали умирать мальчики от четырнадцати до восемнадцати лет (восемнадцатилетних уже брали в армию). Молодые умирали раньше старых, мужчины раньше женщин. Один сведущий в медицине человек объяснил мне, что мужчинам нужно больше пищи, потому что у них развитее мускулатура. Не знаю, в этом ли причина, но только хорошо помню, что в декабре и в январе умирали главным образом мужчины, а в феврале и марте стали массами умирать женщины. Вообще легко было заметить, что здоровые, сильные люди цветущего возраста гибли скорее жилистых сухощавых старичков и старушек. По-видимому, тот минимум питания, при котором человек может жить, не одинаков для молодых и старых, для мужчин и женщин. Впрочем, все, что я видел в осажденном Ленинграде, вообще убедило меня, что женщины более стойки, чем мужчины, – и физически, и душевно».

Мало кто отваживался похоронить умершего близкого человека. Чуковский свидетельствует:

«Мертвых хоронили редко. В городе не было досок для гробов, не было гробовщиков, на кладбищах не было людей, способных вырыть могилу в мерзлой земле. Если после умершего оставался близкий человек, еще достаточно крепкий, чтобы ходить и работать, то похороны совершались так: покойника, раздев, туго пеленали в простыню; превращенного в большую белую куклу, клали его на детские саночки, привязывали веревками, чтобы не упал; близкий человек – сын, дочь, мать или жена впрягался в салазки и тащил покойника через весь город на кладбище. Подвиг этот – на морозе – требовал такой затраты сил, что совершивший его, вернувшись домой, ложился и обычно уже не вставал. Гораздо чаще с покойником поступали более просто – из теплой комнаты выносили в холодную и клали там на пол. Мало-помалу дома заселялись мертвецами. Квартир никто больше не запирал – слишком трудно было бегать на стук отпирать; можно было войти в любой дом, в любую квартиру, пройтись по замершим комнатам, где лежали, а иногда сидели вокруг потухших печурок мертвые.

Впрочем, нередко живые, чтобы не жить по соседству с мертвецами, просто выносили их на улицу и клали на снег, на видном месте, – авось, кто-нибудь похоронит. Прохожие, шагая мимо, снимали на мгновение шапки и шли дальше. Помню, однажды шел я по делу с Васильевского острова на Петроградскую сторону; по дороге туда я насчитал на улицах шесть трупов, по дороге обратно – я возвращался через другой мост – семь.

Редакция, в которой я в то время работал и жил, помещалась на Васильевском остове, в большом доме, вход со двора. Из верхнего окна, выходившего на улицу, кто-то выбросил труп молодой женщины. Она упала на снег, странно раскинув руки, прямо перед нашей дворовой аркой, и загородила выход со двора на улицу. Мы, отправляясь из дому, осторожно обходили ее, и узенькая тропинка, протоптанная в снегу перед воротами, образовала в этом месте петлю. Так продолжалось дня четыре. Потом труп исчез. Я подумал, что его убрали краснофлотцы, работники нашей типографии. Тропинка перед воротами опять выпрямилась. Прошли месяцы, я уезжал на аэродромы, возвращался в редакцию, опять уезжал, опять возвращался. О мертвой женщине, выброшенной из окна, я давным-давно забыл. Но, выходя из редакции в теплый солнечный день начала апреля, я внезапно снова ее увидел. Темно-коричневая сухая рука торчала из тающего снега возле самых ворот. Оказывается, ее никто не убрал, ее просто занесло метелью; и мы всю зиму ходили по ней».

Водопровод не работал. А жить без воды нельзя. Ее стали брать из Невы. Чуковский рассказывает, как это происходило: «Во льду Невы сделали несколько прорубей, – одну такую прорубь пробили против Адмиралтейства, недалеко от Республиканского моста, у ступеней гранитного спуска. Никогда во всю свою жизнь не видал я ничего более страшного, чем это место. Изнеможенные женщины с ведрами в руках толпами спускались на лед к проруби. Вся прорубь была окружена женскими трупами, уже наполовину заметенными снегом, и чтобы пройти к ней, приходилось шагать через мертвых. Гранитные ступени спуска обледенели от пролитой воды, и подняться по ним с полным ведром было почти невозможно. Женщины скатывались, проливали воду, опять шли к проруби, опять пытались подняться на набережную. Те, кому это не удавалось, оставались там навсегда. А по Дворцовой площади, по Невскому, по Гороховой тянулись все новые закутанные в платки тени с ведрами в руках».

Ольга Берггольц

Однажды недалеко от проруби, окруженной замерзшими трупами, Чуковский встретил возвращающуюся с кладбища Ольгу Берггольц.