Каким быть человеку?

Ее агент уже уехал во Флориду, но Марго всё равно продолжала рисовать. Я посоветовала ей привезти свои последние работы лично, а не отправлять их по почте, и сказала, что мне важно поехать с ней. Я хотела записать нас там на диктофон. «А тебе разве не надо работать над пьесой?» – спросила она. Я ответила, что поездка будет своего рода писательской работой; я надеялась, что если мы поедем вместе, как две матери в моей пьесе, то позже я смогу изучить наши записанные разговоры и уловить какие-то черты реальности, которых так не хватало моему тексту. Так бы я узнала, почему мне не удается эта пьеса – возможно, по той же причине, по которой мне не удавались персонажи, – и поняла бы, какой следует быть моей пьесе и мне самой.

В утро нашего отъезда, прежде чем сесть в автобус и отправиться в аэропорт, я смотрела, как Марго убирает в свою большую спортивную сумку три новых холста, завернутых в пупырчатую пленку, а вместе с ними двадцать футболок. Мы уезжали всего на три дня.

В самолете мы прочитали в «Нью-Йорк таймс» статью о художнике, который тоже собирался приехать на ярмарку. Ему было двадцать пять лет, и звали его Тед Минео. Он получил диплом Йельского университета, а представляла его одна из самых известных галерей в Сохо. «Арт-Базель» была, так сказать, его первым выходом в свет. С «Майами-Базель» прямиком на небо! Его агент назначил ему встречи со всеми на свете. У него там точно не будет времени соскучиться. От статьи складывалось ощущение, что последние пять лет его жизнь была под хорошим управлением – сначала художественное училище, потом открытие его таланта, потом переезд в Бруклин – и так далее. Поэтому о современном искусстве он говорил: «Здесь тоже есть карьерная лестница. Сначала надо получить степень бакалавра изобразительных искусств, потом магистра. Затем переехать в Нью-Йорк, организовать выставку своих работ, и вот, пожалуйста, это как карьера юриста или кого угодно другого. Конечно, это не очень-то уживается с идеализированным романтическим представлением о жизни художника – сплошное уединение и авангардный героизм».

Когда мы закончили читать статью, я спросила Марго, не думала ли она когда-нибудь поступить в Йель. Она сказала, что как-то раз несколько недель активно думала об этом, когда посидела в интернете и поняла, что все известные художники учились там. Она стольким пожертвовала ради своего искусства – может, ей надо умолять, просить, одалживать, идти на кражу, чтобы оказаться там? Но потом она подумала: «Что за отвратительные мысли», ведь столько людей не может себе этого позволить, да и диплом Йельского университета просто не должен быть обязательным условием для ее ремесла. «В конце концов, – сказала она, – мне показалось нечестным даже думать об этом, и по отношению к моим нравственным убеждениям и моей вере в искусство это тоже было неверно. Я думаю, этот опыт сильно бы ранил меня и привел бы к унынию. По мне так это то же самое, что присоединяться к загородному клубу, в который не возьмут евреев или афроамериканцев. Конечно, в загородные клубы вступают и хорошие люди. Но меня бы это слишком сильно удручало. Я решила посмотреть, как будут развиваться события, если я туда не поступлю».

Когда мы прилетели в Майами, мы вылезли из штанов и свитеров, наполовину раздевшись у раковин в туалете аэропорта и разложив вещи по столешницам. «Будь осторожнее, – сказала я Марго, пока она меня слушала. – Какой бы наряд ты сейчас ни выбрала, ты будешь его носить следующие три дня».

В последнее время Марго пыталась убедить меня, что голова у меня работает что надо. Раньше мои умственные способности меня не волновали, но за последний год я пришла к выводу, что соображаю хуже, чем другие. И это еще мягко сказано – скорее, я вообще не умела думать. А вот другие люди умели думать, составлять мнения, иметь точку зрения. Мне это не удавалось.

Пока мы шли вдоль шоссе в Майами под руку, и тонкий месяц луны бледно светился в небе над нами, я снова заговорила о своем страхе. Я объяснила, что ощущала внутри себя полную пустоту – абсолютную нейтральность – ничто, ноль.

– Это невероятно! – воскликнула Марго. – Боже мой, да все остальные – просто как автоматические, заведенные куклы.

– Но мне кажется, что другие люди видят, осознают, синтезируют, а я ничего из этого не делаю!

– Кое-что ты отлично делаешь, блин, уж поверь мне. В основном у людей есть мнения на темы вроде: «Что ты думаешь об абортах?» Все, с кем мы тусуемся, чувствуют себя довольно сведущими в условной интеллектуальной болтовне на вечеринках. Но ты говоришь такие вещи, от которых мне просто лучше думается. Понимаешь?

Я пожала плечами, но изнутри наполнилась чем-то новым и взмолилась, чтобы ее слова были правдой.

В любом случае, я прижала эти драгоценные слова покрепче к своему сердцу.