Каким быть человеку?

Следующим утром мы несколько часов валялись на пляже, а потом уплыли так далеко, что спасателю пришлось заехать на пляж прямо на своем драндулете и на глазах изумленной публики свистнуть нам что есть мочи, чтобы мы вернулись к берегу. Мы высохли, лежа на теплом песке, и пошли на последнюю ярмарку этой поездки, «Арт-Базель». Чтобы попасть туда, нам пришлось отстоять в очереди и заплатить двадцать долларов. Внутри ярмарочного пространства воздух был холодный, даже какой-то пещерный, и мы взяли разноцветную карту, чтобы понять, куда идти. Для утомившихся посетителей здесь стояли палатки с кофе. Именно на «Арт-Базеле» мы повстречали самых состоятельных меценатов и увидели самое дорогое искусство. Ярмарку спонсировал один банк. Везде – на фасаде здания, в коридорах, ведущих в залы, где проходили круглые столы и обосновались временные книжные магазины, – были развешаны баннеры с надписью: «USB приветствует вас на „Арт-Базеле“ в Майами-Бич». А снизу они добавили цитату из Энди Уорхола: «У каждого человека собственное чувство прекрасного».

Я спросила у Марго, как она понимает эту цитату. Взглянув на фразу, она скривила лицо: «А, ну да. Здесь говорится, что к искусству можно подойти с деньгами и без вкуса. Здесь рады всем».

Мы ушли через несколько часов, устав от искусства и ледяного воздуха. У входа в здание, у подножия небольшого лестничного пролета, сидела молодая женщина. Она уставилась куда-то в пространство, пока руки ее медленно разматывали моток бечевки и заплетали в нее тело и перила. Мы приостановились, чтобы понаблюдать за ней, а потом пошли гулять по улицам, где каждый дом был окрашен в свой пастельный оттенок: розовый, желтый, оранжевый, зеленый, голубой.

И я услышала, как моя подруга со спокойствием говорит: «Мне не важен успех. Я уже сейчас чувствую его всем сердцем».

Когда зашло солнце, мы с Марго пошли по просторным магазинам, залитым флуоресцентным светом. Мы купили одинаковые желтые платья и встретились с Кэппи, который был здесь не с картинами, как в предыдущие годы, а по делам логистического бизнеса.

Мы втроем продолжили гулять по улицам, пока рядом шагали женщины в обтягивающих юбках, с глубокими декольте, загорелые, накрашенные, на каблуках, сжимая в руках сумки и придерживаясь за амбалистых бойфрендов для равновесия.

Кэппи провел нас через барские двери роскошного синего отеля, и мы вышли во двор, к огромному бассейну и очень элегантным людям, сидящим за длинными столами; все они ели лосося, стейки и пили много вина. Мы присели на бордюр неподалеку от остальных. Кэппи и Марго проголодались. «Секунду», – сказала я и притворилась официанткой; я взяла с покинутых столов богатеев-меценатов бокалы и тарелки и принесла их Марго с Кэппи. Мы распили слегка пригубленное вино и доели всё, что оставалось.

– Ну что, Марго, – сказал Кэппи с набитым ртом, – У тебя что-нибудь купили?

– Не знаю, – ответила она. – Не думаю. Может быть. Честно говоря, я не спрашивала.

Мы пошли прогуляться вдоль пляжа, столкнулись с парой богатых стариков и завязали с ними разговор. Женщина стала рассказывать, как они раздумывали купить гравюру Эдварда Руши за двадцать три тысячи долларов, – они как раз только что закончили ужинать с владельцем галереи, который ее продавал. В их коллекции были работы Герхарда Рихтера, и у них оставалось так мало места на стенах, что всё, купленное в Майами, нужно было вешать поочередно.

Марго. Я всё время слышу об этом от коллекционеров.

Кэппи. Они что-то снимают, чтобы повесить свежие приобретения.

Женщина. Да, но только мы не продаем снятое.

Шила. Да, потому что вы любите эти работы.

Женщина. Мы вешаем их по очереди.

Марго. Знаете, мне кажется, художникам очень полезно приезжать сюда и видеть всё это.

Женщина. Чтобы понять, как в мире много прекрасного искусства?

Марго. И осознать, что это не имеет значения.

Женщина. Что не имеет значения?

Марго. Это.

Пока мы разговаривали, у меня зазвонил телефон, и я ответила. Я узнала ленивый голос на другом конце и сразу же почувствовала слабость. Пришлось отойти от друзей. «Хорошо проводишь время?» – спросил Израэль. Я ответила, что да, и попыталась объяснить, что прямо сейчас мы разговариваем с очень богатыми людьми. «А если бы я кончил тебе в рот, ты бы с ними продолжала говорить? Было бы неплохо, а?» Не находя, что ответить, я пробормотала: «Ну да». Когда я положила трубку, я придумала себе новое правило: больше никогда не стану отвечать на его звонки – по крайней мере, пока не закончу пьесу – то есть вообще никогда.