Каким быть человеку?

5. потом ты сказала, что будешь надевать его, только когда будешь уезжать из Торонто, а в городе носить не будешь, и я как-то успокоилась и подумала, что это даже и нормально.

6. но на самом деле нет, ведь, конечно, мы существуем только на фотографиях.

7. мне надо было яснее дать тебе понять, еще в магазине, как мне было некомфортно от этого, ну или просто не покупать такое платье себе.

8. мне очень нужно немного собственной идентичности. это не так-то и сложно и очень полезно для психики.

9. теперь я избавлюсь от платья, потому что мне грустно смотреть на него.

10. на этот имейл отвечать необязательно.

Я и не ответила, задетая и ошеломленная.

Интерлюдия для ебли

Одеваясь в то утро, я застегнула на спине розовый кружевной лифчик пушап и достала из комода красивые розовые трусики. Трусики замечательно подходили к лифчику, и я улыбнулась при мысли об этом, но потом подумала: «Нет, подожди, Израэль сказал, что хочет увидеть тебя завтра, так что прибереги их до завтра». Я стала сомневаться, потом всё же решила надеть розовые трусики, потому что совершенно не намеревалась видеться с Израэлем ни завтра, ни в другой день. Я никогда не позволю ему увидеть мои трусики, хорошо бы мне об этом помнить.

Время шло, и в районе полудня мой телефон зазвонил. После нашего разговора в Майами Израэль написал мне имейл, в котором сказал, что позвонит и договорится о планах на субботу. Я не ответила ему. Сейчас была только пятница, поэтому я не сразу поняла, что это он звонит. И вдруг мне стало ясно, что всё это время он, должно быть, думал обо мне и просто не вытерпел. Мое сердце забилось быстрее. Я не знала, что делать, поэтому сказала ему, что перезвоню. Я закрыла телефон-раскладушку, не в состоянии съесть еще один кусок суши, но всё же с большим усилием засунула еду в рот, заплатила молодой девушке и ушла. Я зашагала на юг, по направлению к своему дому и к его, насколько я знала, тоже.

Только что, сидя в японском ресторане, я пролистала «И Цзин», Книгу Перемен, которую купила прямо перед обедом. Я надеялась, что книга сможет научить меня чему-нибудь, например какой мне быть, и открыла ее наугад, на странице, где было написано: «ОТКАЗ: Добровольное отступление. Благородному человеку – счастье. Ничтожному человеку – нет».

Теперь, когда я шла и думала об этом, я поняла, что книга всё правильно говорила. Единственным способом остаться верной своему идеалу целомудрия и, таким образом, закончить пьесу было бегство, отступление. Я позвоню Израэлю и скажу ему, что смогу увидеться с ним только в июле, то есть через семь месяцев, – по моим расчетам, ровно тогда я закончу пьесу и тогда же буду готова отказаться от целибата и снова думать о мужчинах. Я улыбнулась и почувствовала облегчение от моего плана. В первый раз за свою прогулку я заметила, как прекрасен был зимний день; как всё было покрыто мягким белым снегом. Мое решение обрадовало меня. Мне и не нужен был никакой мужчина.

С новыми силами, уверенная в себе, я перезвонила Израэлю. Я сказала, что не смогу увидеться с ним на следующий день, но смогу в июле, когда буду готова. Я говорила, пока шагала вперед. Я объяснила, что он очень нравится мне и запал прямо в душу, но эти чувства не уживаются с моим планом. Если бы мы увиделись, я бы еще больше себя накрутила, поэтому мне надо противостоять желанию встретиться. Никогда еще я не разговаривала так с мужчиной – признаваясь абсолютно во всем.

Я чувствовала себя спокойно и уверенно, пока он не сказал: «Это самое претенциозное, что я когда-либо слышал. Ты что, не веришь в настоящий момент? Кто знает, что вообще будет в июле?»

Я сразу же поняла, что он имел в виду. Если я не увижусь с ним сегодня, к июлю уже может появиться другая девушка. Возможно, это будет та самая, на которой он женится.

«Ладно, – сказала я. – Я не могу увидеться с тобой завтра вечером, но, если хочешь, можем встретиться и погулять сейчас».

Ему явно было очень приятно. Мы договорились, на каком углу встретимся, и я порепетировала в голове, что скажу ему, когда увижу: «Извини, но всё указывает на отступление». Но когда я увидела, как он идет навстречу мне по улице, я только улыбнулась его густым черным ресницам, его большим карим глазам, его точеной фигуре, его розовым губам. Я даже не заикнулась об отступлении или бегстве.

Мы три или четыре часа просто гуляли, двигаясь к озеру. По дороге мы прошли мимо группы школьников, и, когда в Израэля врезался маленький мальчик и испуганно отскочил в сторону, Израэль дружелюбно поднял руки и рассмеялся. Я сказала себе: «Он хороший человек».

Он сказал, что в последний год часто думал обо мне. У него был друг, который снял мастерскую на втором этаже галереи Кэтерин рядом с помещением, которое арендовали мы с Марго. Иногда, приходя увидеться с другом, Израэль наблюдал, как мы работаем. Он сказал мне: «Я представлял, как возьму цветы с твоего рабочего стола, засуну их тебе в рот, повалю тебя на стол и трахну».

Это были не цветы, а ростки мяты – мне их подарила Марго, – но я не стала его поправлять.