Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

— Я получил приказ расстрелять семь человек, в том числе и его, и на рассвете мы должны это выполнить. Без приказа командующего армией об отмене приговора я ничего не смогу сделать, — ответил хриплый голос.

— Комиссар дивизии ездил в штаб, но командующий, как нарочно, уехал на рекогносцировку, а куда — никто не знает. Это ведь не шемякин суд. Отложи исполнение приговора на сутки. Кто с тебя за это взыщет?

— Не могу! Дружба дружбой, а служба службой.

Иванов узнал хрипловатый голос Лифшица. Задыхаясь от волнения, крикнул:

— Арон, друг!.. — Голоса стали удаляться, и слов уже нельзя было разобрать.

«Обо мне шел разговор, — с надеждой подумал Иванов. — Меня стараются выручить товарищи, а я пользуюсь помощью отпетого бандита! Сговорился с ним, вместе подкоп делаем», — на мгновение появилась и исчезла непереносимая мысль.

Пропели первые кочеты, потом вторые, а в сарае никто не спал, с тоской отсчитывали движение времени. Какой-то парень попробовал запеть, но на него зацыкали, заставили замолчать. Было не до песен.

Ночь выдалась темная и холодная, и, чтобы согреться, чужие люди, лежа на соломе, тесно жались один к одному.

— Если бы можно было написать письмо жинке, — вздохнул Тихоненко, — порадить ей — пусть продает бычка…

— Я вот все думаю, что ни болезни, ни голод, ни всякий там мор не переводят столько народа, как сами люди, — бабьим голосом пожаловался кто-то, подойдя к двери.

— И зачем только меня мать на свет породила! — всхлипнул молодой парнишка в углу и замолк, словно захлебнулся.

Было около трех часов ночи, когда Микола с Ивановым проделали под стеной подкоп. В него вместе с ароматом мяты хлынула предутренняя прохлада.

— Ну, с богом!.. Дуй первым, а я за тобой… Если там часовой, души за горло, чтобы без выстрела и без крика, — наставлял Микола, дрожа от нетерпения.

С трудом протискивая свое грузное тело, Иванов полез в узкое отверстие, ожег израненные руки о крапиву. Часового не оказалось за стеной. Иванов рысцой пробежал саженей десять по лопушнику, перепрыгнул через плетень, запутался в цепкой огудине тыкв и упал, спиной ожидая выстрела. Силясь отдышаться, подождал с минуту Миколу, но тот не показывался, и Иванов побежал, с каждым шагом все дальше удаляясь от сарая смертников. Вдруг послышались шум, крики. «Обнаружили. Сейчас кинутся в погоню», — кнутом стегнула мысль. Иванов побежал быстрее.

Он не мог знать, что произошло после его побега. Когда он, ободрав на спине кожу, протиснулся в подкоп и вырвался на волю, осужденные бросились к яме и передрались — каждый хотел первым пролезть в спасительный подкоп. В ту же минуту заскрипела дверь, в сарай вошел полувзвод красноармейцев, которому было поручено привести в исполнение приговор. Поеживаясь от утреннего холодка, невыспавшиеся красноармейцы не сразу заметили отсутствие одного осужденного, а когда дознались — время было упущено.

На лугу паслась породистая кобылица. Иванов вскочил на нее и бешеным наметом поскакал в степь.

Властный и вечный инстинкт самосохранения гнал его вперед. Что было силы он колотил каблуками дымящиеся от пота бока лошади.

XXXI

Так старый большевик Александр Иванович Иванов оказался вне закона. Для каждого гражданина молодой республики он был враг.

Привыкнув отдавать строгий отчет в своих действиях, Иванов пытался разобраться во всем, что с ним случилось за последние сутки. Он, кто никогда не отступал перед опасностью, испугался смерти, бежал. После этого бегства товарищи по дивизии, верившие в его невиновность, конечно, осудят его. Друзей у него теперь нет. И если он будет искать защиты у Даши Слезы — кто поручится, что она не выдаст его властям? Никто теперь не поверит ему, никто не подаст руки. Когда человек осужден, он остается в одиночестве, товарищи отказываются от него, и он вынужден бороться один. А на свете нет ничего страшней одиночества.

Как легко письмо, написанное рукой врага, вычеркнуло его из жизни! Низкий донос оказался пострашнее пушек и пулеметов.

Коммунист не должен бежать от советского суда. Но он бежал не от советского суда, а от нарушения советской законности. Это ошибка? Если это и ошибка, то она спасла ему жизнь. Он дышит, чувствует, мыслит. У него сейчас нет ни партийного билета, ни документов, ни оружия, нет даже красной звезды на фуражке — все, что кровно связывало его с советской властью, все отобрал дотошный следователь, враг. Но осталась верная душа, осталось преданное советской власти сердце, и этого никто и никогда не сможет у него отобрать.