Кактус. Никогда не поздно зацвести

Через пару часов спальню можно было снять с повестки дня: осталась лишь пустая пыльная мебель, штабель наполненных коробок и куча набитых полиэтиленовых мешков. Ребенок внутри крутился, оживившись либо от кофеина, либо от моих энергичных усилий. Лежа на двуспальной кровати, я гладила свой выпуклый живот, стараясь успокоить младенца. Снизу донеслись аккорды вступления к «Прекрасному дню», и когда запел Лу Рид, Роб начал ему подпевать. Голос у него был более мелодичным и послушным, чем можно было ожидать от такого распустехи. Может, в детстве он пел в церковном хоре? Мне вспомнилось, что у моего брата в детстве тоже был вполне терпимый голос. Когда-то Эд даже замахивался на то, чтобы петь в рок-группе (ну куда ж без этого), но быстро остыл, узнав, что репетировать придется целых два часа в неделю. Закрыв глаза, я отпустила мысли по волнам музыки и вспомнила свой лучший день, самый прекрасный день детства…

Это было первое утро, которое наша семья встречала в снятом на лето коттедже в Корнуолле (в сентябре я пошла уже в среднюю школу). Мой сон не был нарушен, я не проснулась в испуге. Когда мать услышала, что я зашевелилась, она принесла мне кружку чая и не просто поставила на тумбочку и ушла, а открыла занавески и присела на край моей кровати. Резкость и яркость солнечного света придавали обстановке сходство с мультфильмом. На матери было хлопковое платье без рукавов с розовыми и красными розами, которого я еще не видела, а волосы уложены в свободный пучок.

– Чем бы ты хотела заняться, милая? – с улыбкой спросила она. – Сегодня тебе выбирать.

Размышляя, я смотрела, как пылинки, будто волшебный порошок, танцуют в солнечных лучах. Я спросила, нельзя ли пойти на местный пляж, затопляемый приливом и обнажавшийся во время отлива. Не побежав узнавать, согласен на это Эдвард или нет, мама согласилась. Папа тоже зашел пожелать мне доброго утра. Он был одет по-отпускному – в шортах и рубашке с короткими рукавами, а из нагрудного кармана торчали темные очки. Я никогда не видела его таким на вид здоровым. Когда папа меня обнял и назвал своей маленькой принцессой, я не уловила алкогольного перегара в его дыхании.

Мы вместе завтракали за деревянным столом в саду за домом, откуда начинался крутой спуск к морю. И небо, и море были такого мягкого, размытого голубого цвета, что нельзя было различить, где кончается одно и начинается другое. Никто не ссорился, не кричал, не выбегал в гневе и не хлопал дверьми. Эдварда папа тем утром не ругал, поэтому братец не кривился и не пинал мебель, и маме не было нужды его защищать. После завтрака Эдвард спросил у моей мамы, можно ли нам пойти в зал игровых автоматов.

– Не сегодня, Тедди. Я иду на пляж с мой прелестной дочерью, – ответила она, и брат не стал дуться. Мать не спеша расчесала и заплела мне косы, а папа делал нам с собой бутерброды с маслом. Чтобы не упустить ни минуты редкого, драгоценного британского солнышка, мы с мамой решили пойти на пляж пешком. Она попросила отца доехать до берега на машине и отыскать нас у воды. Так как папа был трезв, он согласился.