– Привет, Мартын, привет, Оленька. Вижу, мадам, вы вполне утешились?
– Ах, Антон, Мартын такой замечательный! Он такой творческий, такой глубокий человек! Настоящий талант!
– Мартын, можно тебя на минуточку? Оленька, простите, я ненадолго уведу вашего кавалера.
Мы отошли в сторону, и я спросил прямо:
– Ты чего сестру выгнал?
– Бля, Антон, – Мартын был сильно пьян и говорил нечетко. – Достало с этой занудой нянчиться! Вечно пилит – и пью, мол, много, и играю не так… Пусть сама попробует, дура!
Странно было видеть такого Мартына – романтический образ грустного интеллигентного музыканта сползал с него, как шкура с линяющей змеи. И то, что появлялось из-под нее, мне совсем не нравилось. Ох, Мартын, не лучшую ли часть души ты отрезал, создав себе тульпу?
– Пошли ко мне, – решительно сказал я, вернувшись, – я не самый удобный сосед, но не на лавочке же в парке тебе ночевать. Потом придумаем что-нибудь.
Глупо оправдываться, но я правда ничего такого не имел в виду. Я постелил Марте на кухонном диванчике – хотел себе, но она категорически отказалась выживать меня с кровати. Мы попили чай, поболтали о пустяках, стараясь не затрагивать актуальный для обоих вопрос «Как жить дальше?», я ушел в комнату…
– Не могу развязать эту дурацкую штуку!
Корсетная шнуровка изящного исторического платья завязывается сзади. Но оно вовсе не обязано сразу падать к ногам, оставляя меня уткнувшимся носом в символические трусики дамы. Это какое-то женское колдунство.
– Так надо, замолчи, – прошептала она в ответ на мои так и не высказанные возражения.
Ее кожа пахла горьким и сладким, и она была совсем настоящей.
Мне приснилась Анюта, сидящая в кафе с нетбуком, и девочка, сидящая на ковре с тетрадкой. Они безостановочно писали, и хотя я не видел, что именно, но знал, что
каждый их палиндром – палиндром Морзе, крик о помощи. В этот момент я почти понял, как они связаны, но гораздо важнее было другое.
– Я ошибался, – сказал я Марте, проснувшись, – это не убежище, это персональный ад.
– Ты понял, – ответила она.
– Ее надо вытаскивать. И пусть попробуют отнять!
Я полностью вытащил нижний ящик шкафа и достал из ниши под ним завернутый в тряпку пистолет. Кобуры к нему не было, пришлось засунуть в поясную сумку. Здоровенная тяжелая хрень. Марта никак это не комментировала. Она натянула на себя мои шорты и надела мою рубашку. Шорты опасно натянулись на бедрах, рубашка оказалась велика, но ей парадоксально шло.
– Ты со мной?
– Конечно, – ответила она просто, – без меня ты туда не попадешь.
Окинув взглядом туфли на каблуках, она решительно отпихнула их ногой и вышла за дверь босиком.
Я ожидал, что за мной будут следить, – вряд ли Вассагов и его присные оставят меня без контроля, – но на улице никого не было. Вообще никого. Мы шли по совершенно пустому городу, безлюдному настолько, что мне начало казаться, что я все еще сплю и вижу сон. Вокруг все застыло в какой-то неестественной неподвижности – не дул ветер, не качались деревья, не летали птицы и не бегали кошки. Стояла удивительная тишина, только где-то играло – или чудилось мне – радио.
– Где мы, Марта?
– Молчи, думай о девочке, – строго сказала она, – все время думай о ней, не отвлекайся.
Я стал вспоминать девочку. Плетенный из ниток браслет на руке. Полосатая футболка, босые пятки. Розовые резиночки на хвостиках. Забавно сопит, когда пишет.
Почему мне кажется, что я видел ее раньше? На кого она похожа? Я видел детские фото Анюты (никому не удается этого избежать при знакомстве с родителями), это не она. Интересно, сколько ей лет? Восемь? Десять? Я не разбираюсь в детях. Кто она? Как связана с Аней? Точнее, нет – почему с Аней связана именно она? Что породило такую тульпу? Почему она сидит одна в пустой старой квартире и ждет того, кто никогда не приходит? Потому что так же сидит и ждет погибшего отца сама Аня?
– Пришли, – сказала Марта. – Дальше сам, мне нельзя.
Я вошел в подъезд того самого дома. В той странной реальности, в которой мы сейчас пребывали, он выглядел иначе – почтовые ящики не были забиты бесплатными газетами, стены не были обклеены рекламой, а главное – дверь угловой квартиры не была заложена кирпичом. Обычная деревянная дверь, с пластмассовой единичкой, прибитой бронзовыми обойными гвоздиками к полотну.
Я нажал кнопку, и в полной тишине противно зазуммерил электромеханический звонок. За дверью быстро затопали маленькие пятки, клацнул английский замок – и на меня уставились снизу пронзительно-синие, с темным ободком глаза.
– Папа? – неуверенно спросила меня девочка. – Это ты?
– Э… – К такому вопросу я оказался не готов.
– Она сказала, что скоро придет папа и все будет хорошо.
– Ну… будет, наверное… А тебя как зовут?
– Никак. Она не успела дать мне имя.