Календарные дни

— Простите, хороший мой, — задышала близко Жанна Матфеевна. — Кажется, запаздывает скорый?

— Если такое случится, — Гурин вежливо склонил голову, — нам рявкнут по всем динамикам.

«А вот та брюнетка скорее всего — учительница, — складывалось у Гурина мнение вслед за впечатлением, — Сколько в ней темперамента! Как неожиданно она смеется, взмахивает руками, пританцовывает! Верно, и решения принимает смелые, по настроению, — никакой зависимости от мелочного мира…»

— Вдруг у железнодорожников связь неисправна? — ужаснулась догадке Поковкина, прерывая Гурина.

Потом Жанна Матфеевна заворковала, что Москва — откуда и ждали поезд — самый красивый город, но что она никогда не опустилась бы до того, чтобы простаивать в очередях за сапогами или билетами на модный спектакль, что столица полна болезненного гула и что нервы сохраняются лишь в тихих провинциальных очагах.

«Бедное старое дитя, — отчего-то с внезапной жалостью к жизни, к этой женщине подумал Гурин. — Как желалось ей в юности в ту самую гудящую Москву и в ее очереди — не довелось».

Темнота не рассеивалась, сгущалась близ неохотных ореолов светильников. Гурин вздохнул — самая пора крепкого душистого чая. Но не судьба: погнали за лошадьми для будущего аукциона, а в том районе и карантин еще не снят.

— Граждане пассажиры! — в динамике побулькало, меняли тумблеры. — Поезд опаздывает по техническим причинам!

— С утра не везет! — огорчилась Жанна Матфеевна, и лицо ее вновь стало плачущим.

«Раньше не повезло, с юности», — машинально задел Гурин и подосадовал. Перестали уже тешить его неумные, чаще злые, замечания на свой и чужой счет, которыми забавлялся с приятелями многие годы. Теперь люди жалелись — прощались им мелкие обиды и разочарования. Прощение это, к радости Гурина, врастало в душу и укреплялось. Но чем больше становилось оно привычным, тем сильнее мучился за времена, когда общий холуйский настрой подавлял искренние порывы и такое необходимое и личное — любовь и жалость к матери, к любимым, к другому человеку. Самое громоздкое для сердца — кто ж заставлял под человека общего, разового пользования подстраиваться? Никто не торопил, приходило обидное на ум Гурину, сам же и вылезал вперед.

— В прошлом году, голубчик, попала я на авиалайнер, — горевала на вещах Поковкина. — Такие милые стюардессы…

«А красивый парень с брюнеточкой, — мысли Гурина шли свободно, не задерживаясь на результате. — Совершенство прямо. Видно, махнули с девкой в командировку, подальше от доброжелательных взглядов. Парень сыроват и ленив, да для такой любви это неважно».

В конце перрона слабо завывал ветер, попадая на ледяное острие стрелок.

— Поезд прибывает на первый путь! — облегченно выпалил динамик и, не удержавшись, дослал: — Будьте внимательны при переходе через железнодорожные пути! Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь! Так случилось с гражданином Б., который угодил под колеса.

— …Товарищи пассажиры! — вкрадчиво пробуждал народ поездной вещатель. Наш поезд несколько отклонился от графика движения, но мы нагоним время в пути. Начинаем утренний концерт!

Василий Родин открыл глаза — за окном было еще темно, видно, скорый тянул через лес. Он закинул руки за голову — в детстве даже ходил так, ладони на затылке, — подумал о времени. Сегодня, как никогда, не хотелось ни догонять его, ни опережать. А начиналось иначе.

Родин покинул отчий дом в семнадцать лет. Отправился не насовсем, казалось. Не в поисках счастья, не от дури, успокаивал он тогда мать, а у той губы дрожали и было испуганное лицо, сама понимаешь, что надо поработать, ты же всю жизнь жила плохо с деньгами, недобирала их и уродовалась, чтобы пятерых поднять, накормить-одеть, тебе и нынче нелегко, и чтоб я, понимая, кусок хлеба спокойно проглотил? — мне захлестнуться легче. Не надо, мама, не плачь, люди смотрят, не стоит твоих слез эта волшебная жизнь. Кто же винит тебя? Виноватых на земле не бывает, тем более — матери. Не стой на ветру, тут, за будкой, потише. Как домой доберешься? Лучше в зале вокзальном пересиди темноту. Вот и поезд, мама. Ну что за меня бояться? От прошлого страхи твои, от прежнего, не в диком же месте устроюсь, народ кругом. Не плачь, мама, думаешь, на слезы глядеть просто? В комнату пустишь ребят из речного училища, они придут, обещали: дров на зиму следующую привезут, распилят, воду носить будут, они же деревенские, тихо в доме будет — без курева и выпивок, поговоришь с ними когда. Да, братаны разбежались по свету, я последний, но они еще сами крепко на ноги не встали, если кому и выпадет из них разбогатеть, а я сам на себя зарабатывать хочу. Не плачь, мама, улыбнись, чтоб хорошее вспоминал, а не только то, что бросил одну. Прощай, мама, устроюсь — напишу, хотя тетка обо всем впрок напишет и наговорит.