Календарные дни

Он вздорил с ветром и всегда двигался против ветра. Продолжая спор, ложился, в чем был одет, на дорогу и сдувал первый попавшийся камешек с места, показывая, что он, Платонов, ограниченный ростом и силой, может сдвинуть дыханием гору, в то время как ветер, обладая огромным пространством и мощью, не в силах иной раз переместить по земле спичечный коробок.

Он состязался с деревом, перерастая первую метку своего роста на его коре и за полгода стремительно преодолевая расстояние, какое дерево набирает годами. Отыскивая причины медлительности, Платонов бережно выкапывал, разгребая грязными ногтями дерн, отростки корней с горькими каплями на изломе.

Он соревновался с водой, и здесь тоже все было ему по силам. Ведь река — в зеркальных осколках и лунных сполохах, с плавным течением на глубине и с гибким на перекатах и стремнинах — от источника до последнего глотка состояла из соединения двух простых веществ, а он, Платонов, соединял в себе тысячи земных, небесных и водных.

Он спорил с землей и, встав на руки, поднимал на ладонях выщербленный космическими сквозняками и испарениями земной шар так же легко, как спелое яблоко из густой травы.

Платонов-отрок очаровывался тем, с чем спорил, и не принимал то, что любил. Но делал это как-то незаметно для окружающих. Глядя на его лицо, выгоревшие прямые волосы, ощущая родниковый взгляд, никто не заподозрил бунтаря в этом открывателе старых истин.

Мы жили тогда в Казахстане и каждое лето ездили в горы — в пионерский лагерь.

Однажды я сидел в кривом ущелье Таласского хребта на берегу реки. В оглушительном грохоте и мельчайших брызгах водопада на расстоянии броска камня повис розовый нимб радуги. Сквозь незамкнутое кольцо низвергалась ледниковая, отторгнувшая солнечное тепло вода, и казалось, вот-вот мелькнет в скрученных струях и рассыплется, ударившись о гранитный угол, череп доисторического животного — милая легкомысленная головка динозавра или челюсть мамонта с неопрятной бородой. Мгновение — и низкий кустарник принимал свое первородное обличье. Внезапно потемнело, и меня стиснул со всех сторон густой дурманящий аромат хвощей, папоротников.

Несколько рубиново-красных и серых камешков скатилось под ноги. Я посмотрел вверх. Метрах в двадцати надо мной, по-паучьи легко переставляя ноги и вжимаясь ими в невидимые трещины, спускался человек. Отвесная стена, отполированная тысячелетиями выходившей из русла водой, поросла кое-где колючими ползучими растениями, названия которых я не знал. Выше размашистого горного излома и начала водосброса сносило попутным ветром громадного грифа — пожирателя падали. Птица летела нехотя, словно раздумывая, не повернуть ли вспять, и вскоре скрылась за скалами.

Месяц назад сорвался со скалы парень из соседнего лагеря, и я со страхом и интересом смотрел, как тихоня Платонов, нарушая официальный запрет, повторял смертельное упражнение. Пару раз я взбирался по такой стене вместе с друзьями, но нас страховали, и стена была много положе. И все равно после каждого восхождения и спуска под ногтями появлялись дуги кровоподтеков.

Видимо, Платонов поднялся на гору с другой стороны и начал спуск с излома. Я мысленно проделал весь его путь от вершины до того места, где он сейчас ненадежно прицепился, и мне пришлось сунуть пальцы в ледяную воду — почувствовал знакомую ноющую боль.

Платонов упал, когда до ровной площадки оставалось расстояние в два его роста, и, мгновенно поднявшись, заоглядывался во все стороны. Из-под его брюк на ноге показалась кровь — он, видимо, крепко содрал кожу на коленях.

— Почти никакого риска, — он торопливо старался стереть кровь с ботинка, — и никто не видел.

— Кроме меня, — уточнил я. — Если я — никто, тогда ты спятил, потому что разговариваешь сам с собой.

— Нет, нет — закричал он, но водопадный грохот смял и отбросил этот протестующий голос, как заглушал прежде все слова, мы только догадывались о смысле их, не слыша друг друга. — Почти никакого риска!

— Как это? — меня бесила его беспечность.

— Я знаю способ, — сказал он.

— Давай выкладывай, — поторопил я, уверенный, что он выкручивается.

Платонов потащил меня за уступ, ниже к кустарнику — здесь было намного тише.

— Смотри! — выкрикнул он, пригибаясь к скользкому базальтовому валуну и пританцовывая на согнутых ногах. — Надо слиться с камнями, особенно с каждым последующим камнем на твоем пути, а потом подводить к центру тяжести плечи, голову, грудь, подтягивать ноги. Надо прижаться к камню с силой ящерицы.

Я засмеялся.

— Платоша, не вправляй мозги. Пока ты качался там, я тут вибрировал, а теперь…

— Ты поверь, — умоляюще произнес он. — Главное, знать, где у тебя центр тяжести, куда он переместился с последующим движением. Вот если потеряешься — легко загреметь.

— Ладно, никому не скажу. И ты помолчи.

Платонов пошарил в карманах мятой рубашки, извлек сплющенный спичечный коробок, протянул две спички.

— Возьми. Отломи у одной головку. Спрячь обе за спиной. Меняй, как хочешь. Я найду короткую. Это мой секрет, ты можешь пользоваться им.

Мне казалось, что он снова смеется, но я сделал, как он просил.