Календарные дни

Я — инженер-практик, уже порядком полинявший изнутри и снаружи, потертый бесконечными договорами и заботами. Может быть, поэтому, когда я нахожусь не в своей бригаде, а в окружении прежних моих практичных друзей-доброжелателей, мне не по себе. Что скрывать? И обогнавших боюсь. Боюсь летучего слова, очередной усмешки по поводу или без. На память приходят слова, слышанные от старика армянина: «Не бойся человека, прочитавшего все книги. Не бойся человека, не прочитавшего ни одной книги. Бойся человека, прочитавшего одну книгу, ибо он одержим бесом нравоучений». Мне кажется, это о них — друзьях везучих. И обо мне?

Железобетонное, нагретое солнцем тело моста освобожденно провисало над речной — этим летом сухой — долиной. Рабочие ели и смеялись очередному анекдоту. Я взглянул на разостланную передо мной газету и случайно прочитал: умер Платонов…

Он остался верен себе и ушел из жизни так же тихо, как рос и жил. О его смерти прошелестел на ветру клочок районной, бог весть как попавшей сюда газеты. На дне оврага уныло бил перепел, однообразно стригли кузнечики, да тонко посвистывала вдали маневровая секция.

Я снова прочитал газетное сообщение о смерти Платонова, стараясь угадать причины, но текст некролога был нейтрален и тесен, дежурные фразы не оставляли места для догадок, раздумий — умер, что еще надо?

Позднее я узнал, что его доконал бруцеллез, а лечиться он не находил времени: диссертация осталась незавершенной.

— Я знаю секрет популярности Дюма-отца! — сказал мне однажды Платонов, когда мы готовились к вступительным экзаменам и сидели в тени деревянного дома. Соседский мальчик, словно целлулоидная игрушка, выскакивал из широкой бочки с заматеревшей зеленой водой и вновь проваливался с головой. Солнце отражалось в густой воде. Казалось, мальчик окунается в расплавленную темно-зеленую медь.

— В чем же секрет? — спросил я, отшвырнув надоевший учебник. — Потешь открытием.

— У него не было положительных героев! — торжественно произнес он.

— А этот, как его, — сказал я, — гражданин д’Артаньян? Ведь он отец многих современных героев.

— Он предатель! — Платонов произнес это совсем неслышно, только по его губам я догадался. — Франция почти в состоянии войны с Англией, а он сражается за островную королеву. Франция гибнет от раздора, окружена врагами, а д’Артаньян со своей бражкой помогает государственному разладу.

— Эх ты, Платоша!..

— Эй! — крикнул из бочки мальчик, которому надоело просто стоять и не понимать разговора. — Посчитайте, до скольких я продержусь под водой!

Платонов согласно кивнул и поднял руку:

— Три-четыре, начали!

Он добросовестно и методично отсчитывал мгновения, забыв обо мне и д’Артаньяне.

— Платонов! — сказал я вдруг. — Трудно тебе придется на белом свете, Платонов!

Не переставая считать, он внимательно посмотрел на меня, и я заметил его короткую и насмешливую улыбку.

АЗИАТСКАЯ СВАДЬБА

До свадьбы было еще далеко.

Раздевшись до пояса, мы вкалывали в поте лица, окучивая приятелю картофель. Скудный деревенский огород, где произрастали картошка и тыква, тянулись вверх перья чеснока и лука, кудрявилась ботва моркови и сельдерея, — плотной стеной окружали березы и и тополя. Мы работали в тени, и ничто не предвещало беды.

Сам же Петро Хрущ в те минуты вещал, как разгневанный оракул, и сильно кашлял.

— Не забывай, кацап, — орал Хрущ лично мне, — что вы из нас — из Киевской Руси вышли! До сих бы в лесу филином гукал да силком птицу корчевал! Мы вам готовую цивилизацию спроворили — нате, распрямляйтесь духовно и телесно.

Как на такого обижаться? Мужик, по всему видать, окончательно угорел на даровом земельном наделе, пока нас не было. Ну и перекраивал утвержденную историческую версию на свой лад. Хрущ упрямо на то налегал, что суздальские народы от киевских отпочковались, да еще с таким гонором и задором, будто самолично руководил тем процессом.

Тут скромный и тихий осетин Энвар, желая смягчить напряженность неясного для него диспута, как обычно, усугубил.

— Дорогой земляк, — напомнил юноша. — Русь одно, а Киев все-таки полоняне поставили.

Хрущ прямо-таки взлетел над ботвой от негодования.

— Не потому ли вы его и сожгли? — заорал он на все село, путая средневековые народы, повинные в акции. — Нет, я понимаю, когда вы Москву порушили. Вы по ошибке туда заскочили — это был маленький неизвестный городок. Но Киев-то зачем трогали — мать городов русских, а потом и татарских?

Тогда я бросил заступ и официально заявил хозяину протест. Я ему напомнил, что Россия не с того заняла одну шестую земного материка, что дорогие его киевляне смуту чинили в разные годы, — все народы наши постарались, все равны и велики. И другие товарищи побросали инвентарь и забастовали — ковыряйся в личной картошке сам.