Калика перехожий

– Я не могу, – взволнованно ответил, понимая, что что-то во всем происходившем с ним не так, что-то неправильно. Помимо воли стал оправдываться: – У меня тут работы полон рот! Опять-таки, люди доверили и жизнь и благополучие. Я потом, попозже прилечу.

Насупившись, она яростно посмотрела на него, буркнула «Проводи» и удалилась в глубину вокзала. Он с толпой пассажиров прошел вслед за незнакомкой, судя по всему, знавшей его не понаслышке. Странно, все шли в здание аэропорта, назад никто не выходил. В людском мелькании и мельтешении едва поспевал за ее пестрым легким платьем. У стойки регистрации заметил девочку лет пяти, издали помахавшую ему ладошкой, прокричавшую:

– Мы с мамой летим без тебя. Ты остаешься.

Развернувшись чуть назад, на ходу произнесла:

– Летим?

– Нет, – утвердившись в своем решении, ответил безапелляционно.

– Как хочешь! Только смотри, предстоящая ночь для тебя будет тяжелой. Постарайся пережить ее. Прощай!

Женщина прошла регистрацию и присоединилась к девочке. Он с удивлением только теперь понял, что регистрируют пассажиров в грузовом терминале. Водитель электрокара подогнал прицепной состав, на платформах которого плотно друг к другу были установлены открытые гробы. Люди подходили к ним как ни в чем не бывало, укладывались внутрь скорбных ящиков. Два тощих работника терминала, издали похожих скорей на тени, чем на людей, накрывали гробы крышками, сноровисто забивали их гвоздями с двух сторон. Женщина с девочкой, на прощанье махнув ладошками, заняли место в пристанище «груза 200». Кто они? Он не вспомнил, но душа заболела, заныла.

– Не-е-ет! – взвыл он, пытаясь прорваться через вставшую непроходимым забором толпу.

Сон в один миг отпустил из своих объятий. Проведя рукой по лицу и волосам, почувствовал на ладони влагу. Холодный пот залил и тело под одеждой. Раннее утро. Солнце еще не взошло, но ночь отступила, дала серой мгле заступить место темноты.

– Подъем! Седлать лошадей! – хрипло распорядился боярин, заставляя сонное царство вступить в утреннюю круговерть жизни. – Глеб, быстро всем перекусить, и отправляй Хольми и Юшка в передовой дозор. Эй ты, найденыш! Как там тебя? Удал. Чего встал, словно мавку увидел? Шевелись! Не поспеешь, ждать никто не будет.

Он встряхнулся, стараясь побыстрей отогнать от себя ночную одурь, само воспоминание о минувшем непонятом сне.

С десятком воев, находившихся под дланью боярина Садко и скакавших по служебным нуждам в Курск, Удал повстречался еще перед вечерними сумерками, сам вышел на развилку дорог к намеченному старшим месту ночевки. У костра нашлось место для молодого парня, а рассказ о странствиях потешил всех. Отказа новому попутчику не последовало, да и свободная лошадь нашлась. И вот поутру вои как заведенные легкой рысью бороздили летник, в самом хвосте кавалькады скакал и Удал, мысленно благодаря судьбу за то, что с каждым шагом лошади он становился все дальше от ведьминого поместья.

Ближе к обеду всадникам пришлось сойти с летника, отклониться с пути следования и углубиться в чащобу. А все почему? Будто ураган прошелся полосой по лесной сторонушке, вырванные с кореньями огромные сосны и ели, расщеперившись ветвями, покрыли дистанцию неширокой дороги. Ни пройти, ни проехать, хоть вертайся обратно! Лесная айна чуть видна. Теперь только шагом, покачиваясь в седлах, ехали по едва протоптанной стёжке, напоминавшей больше охотничью тропу, способную пропустить в одну сторону лишь телегу. Под сенью зелени над головой сомкнувшихся с двух сторон от обочин густых ветвей деревьев дружинники, добротно одетые в брони, имевшие в своем арсенале разномастное оружие, замедлились. За спиной у каждого на ременной петле висел круглый щит, выкрашенная красной краской лицевая сторона его имела еще и рисунок, символ-оберег. Пришло время, и немногочисленное воинство спешилось. По причине скованности лесного предела скорым шагом дружинники повели в поводу лошадей, цепью вытянулись за спиной предводителя, по одежде ничем не отличавшегося от своих бойцов.

– А ну, пошла-а!

Молодой воин в самом хвосте колонны прикрикнул на свою лошадь, чем-то всполошенную, вставшую на месте и косившую глазом на густой придорожный кустарник.

– Чего ты, Бежан, рот раззявил? Повышать голос приказа не было, – сделал внушение шедший за молодым воин в летах.

– А чего она…

– Нишкни! На летник выйдем, ох получишь у меня.

Удал, слыша словесный нагоняй, хмыкнул про себя. Все это показалось до боли узнаваемым. То, что в прошлом он был воином, теперь не вызывало никаких сомнений.

Тропа выплеснула военный караван к околице довольно большой, по виду зажиточной деревеньки в три десятка дворов. Причем дорожный загиб представил глазам воев сначала широкий луг, а вот уже за ним домишки по обеим сторонам единственной улочки, в центре которой издали возвышалась маковка деревянной церквушки.

– Чудно! – высказал удивление в голос Хольми. – Византийская вера дошла и в лесную глушь.

Луг, огибая жилища и огороды, примыкал к змейке поросшей ивняком мелкой речушки, больше похожей на широкий и глубокий ручей.