— Как мама? — Прохор смотрел на бледное лицо своего друга.
— Она еще под лекарствами была, даже не узнала меня.
— Я говорил с врачом, пока ты у нее был. Кризис миновал. Пойдет на поправку. Теперь только время нужно на ее выздоровление.
— Я во всем виноват — не перебивай, ты еще не все знаешь… я младший ребенок в семье, четвертый. Ей нельзя было рожать. Врачи предупреждали, что четвертые роды могут дать осложнение на сердце. Предлагали сделать аборт… отец настаивал на этом, когда все у врачей узнал. Она отказалась. При родах чуть не умерла, но последствия всего этого — слабое сердце. Видишь, я тогда чуть не стал причиной ее смерти и сейчас…
— Замолчи! Если у нее были проблемы со здоровьем, зачем тогда четвертого ребенка делать? Об этом твой отец не подумал? А теперь решил всю вину на тебя свалить.
— Он ее очень любит, очень!
— Ты здесь ни в чем не виноват. Хватит себя изводить, — Прохор говорил сухо и жестко.
Кай некоторое время молчал, боясь даже заговорить с таким грозным Прохором, но потом спросил:
— Куда мы едем?
— Ко мне домой, переночуешь у меня.
— Я в нашей квартире переночую. У тебя там твоя жизнь. Прохор, пожалуйста, не нужно. Я не хочу тебе мешать.
— Если ты еще раз такое скажешь — я на тебя обижусь по-настоящему. Это в коем-то веке нормальный пацан бабу на друга променяет? Вот молчишь — и молчи, ко мне поедешь!
Дверь в квартиру Прохора им открыла высокая и невероятно красивая девушка. Кай хотел спросить о Маше, но замолчал, поняв, что ее место заняла другая.
«И когда Прохор успевает?»
Маша тоже была красавицей, но эта... Потом уже на кухне, когда эта красавица, которую звали Галя, подавала им еду и резала хлеб, Кай думал, что таким девушкам на троне восседать нужно, а не на кухне тарелки мыть. Настолько она была хороша собой, что казалось странным ее видеть в обычной квартире.
Видя восхищенные взгляды Кая на свой выбор, Прохор гордо заявил, когда Галя ушла, чтобы не мешать их разговорам:
— Что, оценил мой выбор? Хороша?
— Да, я таких только по телевизору видел, — честно ответил Кай.
— Вот и мне понравилась, — засмеялся Прохор, — знаю, о чем хочешь спросить, о Машке. Надоела Машка, вот решил блондинку на шатенку сменить для разнообразия.
Кай не совсем понял, как можно живого человека определять только по цвету волос. Ведь должно же быть что-то большее, но, посмотрев на Прохора, не стал об этом говорить.
Они опять перешли на грустную тему его жизни. Прохор узнал, что у его друга только несколько дней, а потом он уезжает в тренировочный лагерь, где продолжится его обучение. Но Кай договорился, что изредка ему будет разрешено возвращаться в Москву и видеться с Прохором. В перспективе у него регулярные выезды в боевые точки для тренинга, а потом вообще его отправят в какую-то страну на несколько месяцев для обучения искусству боя. Вообще, его будущее было безрадостным.
Уже в конце разговора Кай замялся, понимая, что ему нужно это спросить у Прохора, но он не знает как.
— Так, давай, выкладывай, — Прохор увидел его смятение, — что хотел спросить? Я же по тебе вижу.
— Ну, я хотел спросить… ты же старше… опытнее… я еще не совсем все понимаю… они там сказали, что если бы я не согласился, то после того, как убили бы всех, меня не убьют, а попользуются, пока я не сдохну. Что они имели в виду?
Прохор в ужасе слушал все это, понимая, насколько у его друга все плохо, а услышав из его уст конечную фразу, понял, насколько Кай еще ребенок. Он посмотрел на него. Возможно сейчас, после этого вопроса, Прохор впервые посмотрел на своего друга немного по-другому и понял, что его друг становится очень красивым для тех, кто это любит. Прохор-то сразу понял, о чем идет речь. Но все эти годы он воспринимал Кая как ребенка, младшего брата, лучшего друга. А сейчас… Да, его друг будет нравиться мужчинам — такой утонченный, стройный, гибкий, такие губы, скулы, волосы и огромные глаза.
— Прохор, ты что… что ты так на меня смотришь? — Кай испуганно отодвинулся от кухонного стола.
— Ты еще совсем ребенок, — странным голосом произнес Прохор, — давай я тебе позже объясню, что они имели в виду. Хорошо? Иди сейчас спать.
Кай не стал больше ничего спрашивать, он встал и вышел из кухни.
А Прохор смотрел на его мягкие кошачьи движения, то, как он, сам того не подозревая, грациозно кладет руку на стол, опираясь об него и выгибаясь, проскальзывает между столом и дверью, и, как плавно и легко переступая по паркету, уходит.
— О, черт! Суки! Твари! — Прохор в бессильной злобе скрутился пополам.
Он-то понимал, о чем они говорили. И он только сейчас увидел Кая — то, как его видят другие.