Калужский вариант

— Нет, руководитель ставит подчиненному. Только на директора и его заместителей карточки СБТ не ведутся, а начиная с меня, «крестим» всех подряд: начальников служб, отделов, цехов, специалистов и рабочих. У станочников, правда, несколько иные бланки, на участке исполнители по СБТ пишутся в одной общей ведомости, но крестики метят против каждой фамилии в отдельности.

— Почему учитываются одни прегрешения?! — чувствую, как во мне просыпается протестант. — Почему лишь недовыполнил, не успел, проглядел? Может быть, я перевыполнил, выдаю продукцию экстракласса, правила пожарные блюду...

— Понятно, — прерывает мои излияния Нина Михайловна, — если вы хотите получить повышающие коэффициенты, то идите не в технологи и конструкторы, а в рабочие.

Оказывается, в отличие от «итээровца» станочнику ставят здесь не только горькие крестики, но и целый ряд сладких, дающих прибавку к премии. Стал ударником труда, получил награду, благодарность в приказе — твой личный балл корректируется в положительную сторону. А у инженеров максимальный коэффициент равен единице, уменьшиться может, увеличиться — нет.

— Допустим, срок был к двадцатому числу, конструктор не уложился, — комментирует Герман, — начальник ему говорит: «Иванов, ставлю вам крестик за срыв срока на один день». На другой день не сдал — опять крестик. И эти крестики остаются навсегда, понимаете? У ЭВМ не бывает склероза. У нее не выскочит из головы.

«Грудь в крестах», давнее выражение, похоже, имеет здесь совсем иной смысл, едва ли не равный «голове в кустах». Но как же на станкостроительном учитывают, была ли ошибка исполнителя его собственной или возникла из-за недоброкачественного задания?

— А очень просто! — в голосе Колесникова слышатся нотки вызова: дескать, на этом нас не словишь. — Если я понял, что дал неправильное задание, то могу свой крестик в конце месяца отменить. Имею право.

— А возникнет ли желание? Руководитель может и «замазать» собственный промах. Знаете ли, начальственные амбиции, престиж и все такое прочее...

— Да ну! — машет рукой Колесников. — Этого у нас нет.

— Идеальны все?

— Нет, стремимся к идеалу.

Стремимся. Но разве уже пришли?

Где бы мы были, если бы каждый из нас выполнял «все предписанное и запланированное самостоятельно», как того требует стандарт СБТ станкостроительного завода? Ого-го! Трудно даже себе представить. Но жизнь, каверзная штука, постоянно ставит подножки, создает препятствия. Порой кажется: еще немного, еще рывок — и схватишь бога за бороду, достигнешь если уж не запланированного самостоятельно, то хотя бы предписанного. Протянешь руку — ан нет! Не успел или не получилось. Сорвалось.

Строжайший исполнительский порядок, конечно, необходим, все должно делаться хорошо и в срок. И все-таки мне больше по душе системы поощряющие, а не карающие. Те, что заставляют человека не пригибаться под планку, а перепрыгивать через нее с лихим мальчишеским азартом: вот я каков, поднимай выше! Мне показалось, что замкнутые на ЭВМ коэффициенты и крестики — некое тысячерукое чудище тотального контроля — понуждает вбирать голову в плечи, будто плетка, свистящая над ухом. Так мне показалось. И так я сказал генеральному директору.

Кебич, подумав, возразил:

— Возможно, со стороны наш контроль выглядит жестким. Но сами мы этого не замечаем. Привыкли. Дышим спокойно. Дышать — принудительный акт природы, попробуйте не подчинитесь! А замечаете ли вы свое дыхание? Только когда сердце начинает шалить. Если организм здоровый, сознание на этом не задерживается.

Я повторил то, что говорил Колесникову и Герману: непродуманное задание не выполнено, а руководитель из-за амбициозных, престижных и тому подобных соображений... Может ли такое быть?

— Может, — кивает головой Кебич.

— Не признается в своем промахе и наказывает невиновного?

— Может! Это жизнь, ее никто не отменял. — Вячеслав Францевич слегка форсирует голос, показывая тем самым, что продолжать подобные вопросы не имеет смысла. — Это все может быть. Но у нас есть и другая система: «контроль контроля». Она должна искоренять несправедливость. После того как все подсчитано на ЭВМ и бумаги, когда их директор подпишет, должны уже стать денежным документом, собирается специальная комиссия. Все обиженные имеют право подать ей возражения. Своего рода апелляционный суд. Он вправе полностью отменить наказания, назначенные непосредственным руководством, если сочтет, что проявлены волюнтаризм или субъективизм.

— Это общепринятая форма на заводах?

— Нет, наше изобретение. Я вот знаю рядом еще три станкостроительных предприятия — у них ничего подобного нет. А у нас дважды в месяц заседает комиссия, начальник отдела труда и зарплаты приносит туда полностью подготовленные документы, все апелляции.

«Шпагу наголо!»