Камень, ножницы, бумага

Она могла думать столько, сколько ей влезет. Но я-то вовсе не чувствовала себя в силах ждать Марито до конца жизни.

– А тебе что, как-то мешает, что я влюблена в Марито? – сказала я.

Она повернулась ко мне.

– Ты что, с ума сошла? Ты – моя подруга, которую я люблю больше всего на свете, – сказала она.

Прошло уже довольно много времени с тех пор, как я последний раз была в доме венгерки. Возможно, ровно потому, что я знала, что в доме уже давно никто не живет, он показался мне заброшенным. Малыш закупал материалы, чтобы его покрасить, и уже даже начал очищать от старой краски балюстраду на террасе, но не это придавало дому сиротский вид, или, по крайней мере, мне так не показалось. Трава вокруг была слишком высокой, перерос и жасмин с торца дома, откуда до нас волнами доходил его сладкий запах, пока мы шли через сад. Дорожка от причала до дома была усыпана иголками казуарин, а сам причал покосился: одна из опор подломилась и была перевязана проволокой. Поднимаясь по ступеням, я погружалась в глубокую грусть. Может статься, что начиная с сегодняшнего дня вся моя жизнь, жизнь без Марито, такой и будет: с тяжким грузом на сердце.

– Давай не будем входить, – предложила я, но Кармен считала нужным поменять цветы в вазочке и обещала мне, что зайдем мы всего на минутку.

Едва она открыла дверь, в нос нам ударила тошнотворная вонь.

Кармен остановилась посреди гостиной и испуганно посмотрела на меня.

– Что это за запах? – спросила она.

Тростниковые жалюзи в гостиной были опущены, и в комнате было нежарко, но вонища стояла такая, что находиться внутри было невыносимо.

– Сколько времени ты сюда не приходила? – спросила я.

Не слишком много. Она была здесь с Эмилем меньше недели назад: цветы поменяла и дом проветрила.

– Это что-то новенькое, – сказала она.

Мы обошли весь дом, ничего не заметив, и уже хотели признать свое поражение, когда у Кармен появилась мысль еще раз зайти в спальню и заглянуть в платяной шкаф.

В шкафу на упавшем цветастом платье лежала мертвая кошка. Трупики двух малюсеньких котят застыли у сосков матери. Белые слепые черви проделали дыру возле хвоста животного, и в неярком свете, просеянном сквозь тростниковые жалюзи, так активно занимались трупом, что создавалось впечатление, что кошка шевелится, словно задними лапами она всё еще пытается защитить котят.

– Поищи где-нибудь газеты и принеси из кухни мешок, – сказала Кармен.

Но я потеряла всякую способность двигаться.

– Ну давай же, неси мешок. Нам нужно вынести отсюда дохлую кошку, – скомандовала Кармен.

На этот раз я послушалась.

Я держала мешок раскрытым, пока Кармен доставала из шкафа и опускала в него мертвую кошку с котятами. Глаза я закрыла, но с закрытыми глазами запах показался еще отвратительнее, и я снова их открыла. И стала смотреть в лицо Кармен. Оно было очень серьезным. Кармен завязала верх мешка узлом и положила его на пол. Платье оказалось заляпанным пятнами крови, местами к нему прилипли какие-то струпья и ползали растревоженные черви. Позывы к рвоте мешались у меня с острым желанием заплакать. Я могла бы поклясться в том, что тогда мне хотелось плакать из-за платья, и я почувствовала себя полной дурой. Коричневые пятна по палевого цвета розам были пятнами засохшей крови от кошачьих родов, насколько я могла понять; и эта смерть здесь, в темноте платяного шкафа, в покинутом доме, дала мне понять, что жизнь может перевернуться – внезапно, вдруг. Никогда до этого я не чувствовала, что жизнь может оборваться посреди того, что, казалось, не имеет ничего общего со смертью.

16

Несколько первых выходных после отъезда Марито я ехала на остров, дрожа от нетерпения, уверенная в том, что уж в эту-то пятницу обязательно его увижу. Но спустя три недели, когда Кармен сказала, что от него пришло письмо и в нем он сообщил, что еще на какое-то время задержится на Севере, намереваясь там попутешествовать, никакого желания ехать на остров я уже не испытывала.

Это было несчастное время. Без Марито я чувствовала себя совершенно потерянной, как будто всё то хорошее, к чему я стремилась, стало недостижимым. А еще в этом месяце я нарушила клятву, данную моей подруге семь лет назад.

Приближался мой день рождения, и маме с папой пришла в голову мысль, что отличным способом добиться того, чтобы мальчики прекратили меня игнорировать на вечеринках, будет пригласить их к нам на остров на барбекю. Главный аргумент состоял в том, что если эти молокососы, как называл их папа, не приглашают меня на танец, так это только потому, что они меня просто не знают. А раз так, нужно заставить их со мной познакомиться, и наш остров – наилучшее место для того, чтобы они увидели меня в привычной обстановке.